~ ПОСЛУШАЙ, АРХАНГЕЛ.... ~
Автор: Nightday.
Иллюстратор: Candra.
Рейтинг: PG-15.
Пейринг: Мефистофель и Михаил, Люцифер и Лилит, упоминаются Георик и Сен-Жермен.
Права: Права на персонажей у создателей игры "AnimaMundi".
Саммари: История, относящаяся к "Geburah", концовке, в которой архангел Михаил обманом забирает у Мефистофеля душу Георика, разведя на чувствительность. Мефистофель, столетиями мечтавший возродить Люцифера, чья душа - душа Георика, остаётся ни с чем, а довольный ангел улетает на небеса.
Теперь Мефистофель страдает, ангел же внезапно... испытывает муки совести? Или прокручивает очередную аферу с целями, малопонятными даже ему самому?
Зачем архангел Михаил возвращается к Мефистофелю? Только ли сообщить неожиданную весть?
Предупреждение: Своего рода AU относительно судьбы души Люцифера и Георика.
Прим.1: К религии эта история отношения не имеет, но людям, трепетно относящимся к малейшим упоминаниям религиозных персоналий, читать не советую.
Прим.2: В начале текста Мефистофель сильно переживает из-за провала. В обычном состоянии он не столь эмоционален. А Михаил не всегда провоцирует.
Прим.3: "Первыми сотворил бог ангелов [...] и было десять чинов. Первый чин – ангелы, второй чин – архангелы, третий чин – начала, четвертый – власти, пятый – силы, шестой – престолы, седьмой – господства, восьмой – херувимы многоочие, девятый – серафимы шестикрылые, десятый же чин – демоны". Все небесные чины зовутся ангелами, плюс так зовется первый чин. Применительно к архангелу Михаилу именование "ангел" – указание не на чин, а на, скажем так, происхождение Михаила.
Прим.4: В текст могут вноситься небольшие правки. Дата последней редакции: 7 августа 2014 года.
~+~
– Глупый, глупый, глупый бес... – напряжённые губы чуть слышно повторили чужие слова. Мефистофель, великий герцог Ада, пустым взглядом смотрел в небо, пытаясь осознать произошедшее.
Вначале, как ни уговаривал его архангел Михаил, Мефистофель отказывался вернуть душу Георика в его, Георика, безжизненное тело, мотивируя тем, что после смерти человека душа покидает свою земную оболочку и невозможно ничего изменить. Михаил убеждал его, но демон был непреклонен, ему абсолютно не хотелось расставаться с дражайшей сущностью, обладания которой он добивался столетиями. Однако ангел, чье хитроумие оказалось сравнимо с дьявольским, неожиданно смог найти в Мефистофеле слабые струнки.
"Пожалуйста, позволь мне прикоснуться к его душе. Я хочу лишь взглянуть на её сияние", – архангел Михаил опустился на колени перед поражённым Мефистофелем. Молящий взгляд ясных очей, чуть сжатые, будто в муке, уста – в посланнике Небес всё дышало необыкновенной искренностью и страданием. Налёт смирения и грусти растрогал Мефистофеля: "Если гордый ангел дошёл до унижения передо мной, "никчёмным бесом", как должно быть ему плохо".
Мефистофель сдался. Он призвал сущность Георика в мир, материализуя её заключённой в хрустальный сосуд.
"Я всегда буду благодарен тебе, Мефистофель... за твою доброту", – мелодично проговорил архангел Михаил, поднимаясь с земли и принимая драгоценность из рук Мефистофеля. Как заворожённый, Михаил рассматривал сияние души, переливающееся всеми цветами радуги и периодически посверкивающее чёрным.
"Вот она, душа Георика... Какой странный свет..." – вкрадчивый голос зачаровывал, он ручьём вливался в сознание, отвлекая от смысла речей ангела.
"Михаил, пришло время отдать мне его душу", – наконец, проговорил Мефистофель.
"Извини, – ласково откликнулся белокурый красавец, – но я не могу вернуть её тебе..."
Архангел Михаил стремительно взлетел ввысь, навстречу небесам: он возвращался в Рай.
"Проклятие! Но эта душа моя!" – распахнув крылья, Мефистофель попытался последовать за Михаилом, однако с ужасом понял, что не может сдвинуться ни на дюйм. Опустив глаза, демон увидел магический контур, который очертил землю вокруг него и удерживал на месте.
"Михаил! Ты обманул меня?" – в отчаянии выкрикнул Мефистофель. Архангел Михаил остановил полёт, паря над деревьями.
"Пожалуйста, не держи зла на меня. Со своими крыльями ты всё равно не сможешь взлететь настолько высоко, чтобы следовать за мной. Я прослежу за его душой. Я верну её на небеса. Знаешь, положив глаз на эту душу, ты продемонстрировал, сколь проницателен, – ворковал Михаил, в сладком его голосе слышались оттенки торжества и иронии. Однако последние слова прозвучали неожиданно нежно: – Мефистофель... Какой на удивление добродушной натурой ты бываешь".
Архангел Михаил опустился на землю, приблизился к Мефистофелю вплотную, даря лёгкий поцелуй. Едва заметное касание неожиданно обжигало безуспешно скрываемой страстью.
"Злодей, что ты делаешь?" – едва не задохнулся Мефистофель.
"А в чём дело? – ласковый взгляд обещал рай на небе, вот только адресат был привязан к земле. – Полагаю, демоны для поцелуев и созданы. Я ошибаюсь?"
"Я отомщу за твой обман", – простонал Мефистофель.
Пренебрежительная усмешка была ответом, и Михаил скрылся в небесах.
"А-а-а-ах, забрал душу, в которой я так отчаянно нуждался, – дрогнувшим голосом проговорил Мефистофель. – Проклятый ангел. Украл принадлежащее другому..."
"Глупый, глупый, глупый бес", – ветром прошелестело над деревьями.
Прощальный поцелуй жёг губы, словно поставленное клеймо. Мефистофель, окружаемый завесой тьмы, опускавшейся над лесом, глядел в небеса, пытаясь осознать произошедшее. Ангелы способны быть столь очаровывающими... нет никакой возможности противиться им. И он отдал, своими руками отдал душу, когда у него был шанс. Вот же чудак. Мефистофель наклонил голову, завернулся в накидку и сел. 
Просто сел. Стремительно и резко, будто у него вдруг не осталось сил стоять на ногах. Теперь нет иных путей, необходимо лишь ждать явления нового повелителя. Отрешиться и ждать. Забыться, впасть в сон...
Мефистофель всегда отличался спокойствием и невозмутимостью характера, он стойко переносил трудности бытия и принял бы новый удар, следствие собственной ошибки, но осознание того, что после сотен лет работы он в финале допустил всего один недочёт, перечеркнувший всё, остро ранило его, и Мефистофель почувствовал, что невольно поддаётся нахлынувшим эмоциям.
"Глупый, глупый, глупый бес", – звучал в пустоте сознания ехидный голос. Глупый?.. Нет. Это не глупость. Фатальный идиотизм – вот это что. Как мог он, демон, поддаться ангельскому очарованию и поверить? Поверить ангелу! Вдуматься только, светлому духу! Абсолютному плюсу, для которого обман дьявола даже не является грехом. Напротив, благим поступком.
Богоугодное дело свершил – объегорил беса...
"...я хочу лишь взглянуть на цвета его души..."
Он, Мефистофель купился на сентиментальность. Словно слабый человечишка, позволил эмоциям управлять собой. О кривые рога Сатанаила[1], даже вспоминать противно. Откуда он слово-то такое знает? Сен-ти-мен-таль-ность. Он, прожжённый знаток человеческих душ, хитроумный шулер с колодой краплёных карт, где каждый ход – грех.
"...я всегда буду благодарен тебе..."
Мефистофель, великий герцог Ада, и Михаил, предводитель небесного воинства, знакомые едва ли не с сотворения мира, враждовали бессчётное количество лет. Они знали друг о друге почти всё: от способов манипуляции и тайных уловок в работе до предпочтений в вопросах отдыха и досуга. Порой противостояние казалось Мефистофелю искажённым подобием дружбы. Они могли часами сражаться, оттачивая мастерство боя, и днями дискутировать, развивая красноречие. Сразиться всегда имелся повод. Поговорить обязательно находилась тема. А было о чём и помолчать, неожиданно очутившись рядом: наблюдая рассвет, шагая в ликующей толпе, провожая закат, стоя на перекрёстках миров... Никогда никому из них не приходило в голову договориться о встрече, фатум сам умело сталкивал антагонистов там, где, казалось, они никогда не смогут пересечься.
"...благодарен... за твою доброту..."
Мефистофель позволил себе расчувствоваться, глядя в печальные глаза ангела. Могущественный герцог Ада смягчился от ласкового, чуть грустного взора светлого духа.
"...какой на удивление добродушной натурой ты бываешь..."
Насколько он исстрадался в вечном ожидании возрождения возлюбленного Люцифера, что позволил себе непростительное прекраснодушие. Насколько устал, что дал слабину.
"...демоны для поцелуев и созданы..."
Нельзя позволять чувствам пробиваться сквозь сотни масок коварного демона-искусителя. Снаружи – только сарказм, чьё жало язвит без промаха, только хитрость, её козни совратят даже святого... Что внутри – для себя.
Он Мефистофель, актёр в этом театре бытия, он должен играть свою роль.
Он насмешник, обманщик, искуситель, развратник...[2]
Он просто захотел поверить.
"...я не могу вернуть её тебе..."
Он провалил финальный спектакль, отдал лавры другому. Жаль, на этот раз всё не было игрой.
Он проиграл битву всей жизни, своими руками подарил победу.
"...не держи зла на меня..."
Он не злился. Он был опустошён.
Нет больше ничего.
Мефистофель сидел, закутавшись в негреющую накидку. Он оставался недвижим, а вокруг сменялось время и пространство. Периодически чередовалась местность, иногда происходили скачки времени – их Мефистофель ощущал кожей. Смотреть на мельтешение цветов было тяжело, оказалось проще закрыть глаза и научиться не видеть сквозь веки. Впервые за долгое время он впал в дремотное состояние, которое можно назвать сном, но даже оно не спасало от мыслей, ставших видениями.
Ах, как близок был момент триумфа, миг счастья! Чувствуя рядом драгоценную душу Георика, Мефистофель с трепетом предвкушал, как спустится в Ад, вернёт к жизни – вернёт в Мир! – возлюбленного господина Люцифера. И тот подарит ему благодарный взгляд, улыбнётся, касаясь ласкающей рукой... Наверное, демоны действительно созданы для поцелуев. Как же Мефистофель хотел целовать и нежить Люцифера – годами великий герцог Ада ждал этого момента. Самая сладкая фантазия, самая томная мечта. Ведь... должен же господин Люцифер питать тёплые чувства к тому, кто вечное существование положил на его возрождение?..
Мефистофель сгорбился и обнял себя руками. Наверняка, со стороны он выглядел замерзающим. Впрочем, кто мог видеть его здесь?.. Местность очередной раз изменила свои очертания: теперь демон находился в каком-то городе с мощёными булыжником улицами. Набережная, парапет у реки, вдоль него ряды скамеек, позади ветвистые деревья, за деревьями видна мостовая, по которой сновали всякие человечки... Без своего желания Мефистофель не был доступен взору простых людей.
...Он был на шаг от исполнения мечты. На полшага! Желанное наконец-то стало достижимо, а он разрушил всё, на секунду позволив велениям сердца править собой. Странно... У него есть сердце? Зачем оно ему? Мефистофель неохотно пошевелился и приложил руку к груди. Его сердце... может болеть? Оно же боли-ит...
– Глупый, глупый, глупый бес, – раздался томный полушёпот, источающий нежный яд в количестве, которого хватило бы на легион демонов.
– Слушай, архангел, ты зачем сюда пришёл? – ровным голосом спросил Мефистофель. Архангел Михаил звонко рассмеялся. Восхитительно мелодичный, неземной красоты смех звучал самой прекрасной музыкой.
Как же, оказывается, противно умеют смеяться ангелы.
Продолжая посмеиваться, Михаил обошёл вокруг Мефистофеля:
– Душераздирающее зрелище. Ты похож на пнутого щенка, Великий Герцог, – снисходительно произнёс белокрылый наглец. Он стал перед Мефистофелем, прелестный, стройный, весь сияющий, дышащий бодростью и самодовольством. Последнее бесило особенно: великий герцог Ада прекрасно знал, какие чувства питает предводитель небесного воинства к Георику. А в Раю есть уголки, куда не простирается всевидящий взгляд Господа Бога...
У Мефистофеля не осталось сил ненавидеть, а ревность уже не ранила исстрадавшееся существо.
– Благодарю, как настоящий ангел ты всегда знаешь, чем поддержать и ободрить любого грешника, – Мефистофель выпрямился и через силу растянул губы в кривой усмешке.
– О, Мефистофель, прошу, не держи зла, – Михаил не выглядел раскаивающимся, но в глубине глаз притаилось сочувствие. – Я не мог поступить иначе. Разве ты сделал бы по-другому?
– Я дьявол, Михаил, строить подлости – моя прерогатива. А ты светлый дух. Надеюсь, ты избавишь меня от пояснения смысла сего выражения?
– Не идеализируй меня, Мефистофель, – хмыкнул Михаил. Он подбоченился, будто с него собирались писать картину, и Мефистофелю вдруг показалось забавным, сколь субтильно выглядит лучший воин Рая в сравнении с тем, как его частенько представляют люди. Одного роста и телосложения с поджарым, кажущимся худощавым, Мефистофелем архангел Михаил хоть был плотнее и крепче сбит, но отнюдь не смотрелся мощным воителем, каким его нередко изображали. Впрочем, внешнее несоответствие понятию "могучий воин" никогда не мешало Михаилу являться им. – Мы не первый год знакомы.
– О, ну конечно, – с сарказмом откликнулся Мефистофель. – Как я мог забыть...
– Поднимайся. Ты сидишь в пыли, когда в двух шагах скамейка, – Михаил протянул руку Мефистофелю. Демон несколько секунд смотрел на изящную ладонь с красивыми золотыми ноготками, словно бы не вполне понимая, что жест относится к нему. Потом поднялся самостоятельно, может, не желая прибегать к помощи подозрительно ласкового врага, может, не сознавая, что ему хотят помочь.
Только опустившись на скамейку, Мефистофель вдруг понял: его больше не удерживают магические путы. Впрочем, спешить теперь было некуда.
Архангел Михаил примостился рядышком, гораздо ближе, чем предполагали нормы приличия.
– Хорошая погодка, не правда ли? – невинно поинтересовался он, словно невзначай касаясь холёной рукой колена демона.
– Холодновато, – Мефистофель, искушённый в делах амурных, нарочито проигнорировал провоцирующее движение, мысленно отметив, что шарм Михаила действует на него чересчур впечатляюще. Дорогой враг здорово отвлекал, притом в неожиданном свете. Мефистофель-то думал, лишь освободившись, сразу бросится в драку, дабы рассчитаться с коварным обманщиком. А гляньте, как ни в чём не бывало сидит рядом, беседует о погоде – даже отвлёкся немного от горестных дум. Мефистофель не мог припомнить, чтобы архангел Михаил и раньше производил на него столь сокрушающее впечатление. Теперь же обаяние белокурого красавца буквально заполняло измученное страданием существо.
– В Аду теплее? – повернулся к нему Михаил.
– Разумеется, – фыркнул Мефистофель.
Они помолчали.
– Наверное, ты хочешь спросить, зачем я вернулся, – проворковал Михаил и сильнее распушил перья: он определённо старался выглядеть красивей, чем обычно. Мефистофель слегка отодвинулся. Не помогло. 
Михаил с невинным видом простёр одно крыло, погладив сияющими перьями полуразвёрнутые кожистые крылья Мефистофеля. Демон искоса глянул на ангела. Ангел сделал очень удивлённое лицо и притворился, будто ничего не произошло. Он явно не собирался комментировать своё нахальство.
– Я уже спрашивал, и по невнятному ответу понял, что ты сам не знаешь, – сухо произнёс Мефистофель. – Убивать-то меня вроде не собираешься, даже меча не прихватил. Да и карать не за что, за последнее время я даже ту мышку с пути праведного не сбивал.
– Какую мышку? – не понял Михаил.
– Обычную. Бегала тут одна, всё в складках плаща шуршала, но потом исчезла.
– То есть если попытаться снять с тебя плащ, с высокой вероятностью там можно обнаружить мышку? – состроил глазки Михаил.
– Если ты попытаешься снять с меня плащ, с высокой вероятностью там обнаружишь меня, после чего обзаведешься пятью красивыми шрамами через всю твою праведную мо... лик, – не меняя торжественно-мрачного выражения лица, недовольно ответил демон.
– Мефистофель, – укоризненно проговорил его собеседник, – где твой хвалёный сарказм? От уныния в твоём голосе скоро начнут вянуть прекрасные цветы, которые окружают нас. Посмотри, этот розовый куст с полураспустившимися бутонами – он восхитителен. Зачем разрушать его своей тоской?
– С учётом, что здесь не было никакого розового куста, ты не мог придумать более оригинальный ход для привлечения моего интереса? – пробурчал Мефистофель. – Розы банальны.
– Пусть банальность и скучный штамп, зато они великолепны, – Михаил протянул руку, и на изящную ладонь опустился белый цветок. Ангел поднёс его к лицу Мефистофеля. – Только погляди. Чудесно.
Мефистофель поглядел. Под тяжёлым взором великого герцога Ада роза почернела и завяла.
– О Небо, достаточно было одного провала, чтобы ты из великолепно саркастичного собеседника превратился в эталон пессимизма и хандры, – Михаил без всякого сожаления отбросил увядший цветок.
– Одного провала? Одного!? – Мефистофель, потеряв самоконтроль, вскочил, схватил Михаила за грудки и яростно потряс. – Ты что, не понимаешь, архистратиг?!
Ангел не сопротивлялся, обмякнув, как кукла, и лишь пристально глядя на демона сияющими зелёными глазами.
– Я веками, веками, добивался возможности заполучить его душу... А ты, ты-ы... Впрочем... – Мефистофель неожиданно отпустил Михаила, и тот охнул, чувствительно приложившись о спинку скамейки. – О чём с тобой говорить? Ты достаточно поглумился, святоша. Теперь уйди. Я хочу спать.
– Погоди, – запротестовал Михаил, – ты же не выяснил, зачем я пришёл.
– Такими темпами, архистратиг, мы будем выяснять это до Страшного Суда, – буркнул Мефистофель, с недовольным видом усаживаясь на прежнее место.
Архангел Михаил скривился так, словно его угостили уксусом.
– Давай не будем обсуждать дела Страшного Суда[3], – попросил он. – Я пришёл извиниться...
Его прервал издевательский хохот Мефистофеля:
– Да-да, я помню, ты извинялся и просил не держать на тебя зла.
– Я готов повторить эти слова.
– Ты ещё на колени встань для пущего драматизма, – саркастически предложил Мефистофель. Глухой низкий голос исказился, и сердитая насмешка прозвучала вдвойне язвительно. Однако Михаил её проигнорировал.
– Хочешь... чтобы я встал на колени перед тобой? – медленно произнёс он. От двусмысленности звучания его вопроса Мефистофеля обдало жаром. Демон несколько секунд пристально изучал ангела, будто впервые увидев, а потом глумливо захихикал.
– Почему ты смеешься? – недоумённо спросил Михаил.
– Тебе самому-то не смешно? По-моему, это лучшая шутка последнего тысячелетия. Архистратиг Рая вымаливает прощение у великого герцога Ада. Готов пойти на всё ради искупления вины. Кому сказать – не поверят. Главное, за что извиняется!? За то, что обвёл вокруг пальца этого самого герцога, которого недавно жаждал убить с особой жестокостью!!
– У тебя истерика, – спокойным голосом отметил Михаил, отбрасывая надоевшую ему фальшиво-развязную роль. Он-то надеялся, что нахальным поведением рассердит Мефистофеля, и тот в раздражении отвлечётся от своих терзаний, пожелав накостылять обидчику и провокатору. Но получилось не так хорошо, как Михаил рассчитывал, и он перестал паясничать.
– Я сильнейший демон Ада[4], у меня не бывает истерик, – Мефистофель невероятным усилием воли унял нервное хихиканье.
– Хорошо, не бывает. Тогда успокойся и выслушай меня, прошу.
Мефистофель облокотился на спинку скамейки, закрыл глаза и глубоко вздохнул:
– Я слушаю, архангел.
– Я пришёл просить прощения, но не оправдываться – со своей стороны я прав, и мы оба знаем это. Ты не можешь винить меня за обман, мы находимся по разные стороны баррикад, и против тебя и твоих собратьев все средства хороши. Я не сделал ничего, что выходит за мораль сил света... Постой, не перебивай!
– Если я сказал, что я слушаю, значит, я слушаю, и перебивать не буду, – раздражённо проговорил Мефистофель, тут же открывая глаза. – Но лицо у меня не маска, не выражать, что я по этому поводу думаю, я не могу. Да и не хочу!
– Послушай...
– Я слушаю и не понимаю тебя. За что ты просишь прощения, раз уж ты такой кругом правый, и мы оба это знаем!? За что, Михаи-ил?.. – Мефистофель порывисто повернулся к нему.
– Ты... – Михаил выдержал горестный взгляд, не отвёл глаз, но видит Бог, это многого ему стоило. – Да, я обманул тебя и не раскаиваюсь, но... Понимаешь, Мефистофель, ты обошёл мои хитрости, все попытки уговорить вернуть душу Георика. А попался на сопереживание. Я не предполагал, что ты поддашься, и, выходит, поиздевался над тем, что осталось светлого в твоём сердце.
Лицо Мефистофеля исказилось в дикой муке, словно одновременно со словами Михаила неведомая сила живьём разрывала демона на куски.
– Мефистофель? – встревожился Михаил.
– У меня, – с усилием проговорил великий герцог Ада, – есть сердце, Михаил?
– Есть, – уверенно отвечал его собеседник. Мефистофель устало прикрыл ладонью глаза.
– Зачем оно мне? Зачем, Михаил?
– Мы называем сердцем движения души. Тебе не нужна твоя душа? Твоя чёрная душа, глупый ты бес.
– Зачем мне душа? Здесь, – Мефистофель ударил себя по груди, – не должно быть ничего. Тогда будет легче. Тогда... не будет ошибок.
– Тебе больно, – Михаил не спрашивал и не утверждал, он просто вслух произнёс мысль, убеждаясь в ней.
– Нет, – губы демона упрямо сжались. – Я всего лишь досадую на свою ошибку. Согласись, досадно.
– Согласен, досадно, – еле заметно улыбнулся Михаил и не стал спрашивать, кого же пытается обмануть удручённый бес – своего собеседника или самого себя?
Они вновь замолчали. Архистратиг Рая не мог знать мыслей великого герцога Ада, но тот в кой-то веки совершенно не владел мимикой, и по его лицу многое читалось. Ангел с нескрываемым интересом наблюдал за оттенками страдания. Значит, мучение демон называет "досадой"?
– Очень досадно, очень... – повторил Мефистофель, он закрыл лицо руками, лишив Михаила занимательного зрелища, и глухо произнёс. – Да, мне больно. Я завидую людям, они могут выплакать горечь, когда им плохо.
– Ты не способен проливать слезы? Позволь мне иначе облегчить твои страдания.
Мефистофель не ответил, не выразив ни согласия, ни отказа. Архистратиг Рая осторожно приобнял поникшего демона за плечи и привлёк к себе.
– Какой милый способ, – пробормотал Мефистофель. Он послушно уткнулся лицом в плечо Михаила и, закрыв глаза, постарался расслабиться.
– Тебе не нравится? – искренне удивился Михаил, он повернулся, обнял Мефистофеля обеими руками и крепко прижал к себе.
– Нормально, – невпопад пробормотал демон. Пожалуй, Михаил угадал – Мефистофелю было гораздо хуже, чем он признавался даже себе самому – он действительно нуждался в утешении и участии. Тёплые объятия согревали, они унимали разрывающую боль, исцеляли душу, израненную разъедавшей горечью. Да и... когда ещё удастся вздремнуть на плече у ангела?
Несколько минут Мефистофель и Михаил сидели рядом, крепко обнимаясь, как люди, соединённые в потере близкого. Мефистофель украдкой тяжело вздыхал, словно пытаясь выдохнуть накопившееся горе. Михаил прижимал его к себе, даря успокоение. Сильные объятия обманчиво хрупких рук сжимали исхудалую фигуру, возможно, излишне крепко, но отстраняться Мефистофелю не хотелось. Пусть лучше так, чем едва заметные касания.
Постепенно Михаил принялся поглаживать расслабившегося Мефистофеля по плечам, всё больше увлекаясь процессом. На дружеские их объятия не походили изначально, теперь и подавно. Ласкающие пальцы коснулись чёрных кудрей – ангел погладил демона по голове, потом поцеловал несколько прядей его волос. Мефистофель потёрся лбом о "дружески подставленное" плечо и приподнял голову, столкнувшись взглядом с ласково прищуренными зелёными глазами. В следующий момент Михаил вдруг поцеловал Мефистофеля в щёку. Тогда демон аккуратненько отогнул высокий воротник ангельского мундира и приник к шее, словно бы пробуя на вкус губами и кончиком языка кожу своего утешителя. Михаил сдавленно охнул не то от удивления, не то от удовольствия, на несколько секунд замер, позволяя продолжить "дегустацию", а затем наклонил подбородок, заставив Мефистофеля вопросительно поднять голову. В ответ снова коснулся губами его щеки.
Мефистофель иронично хмыкнул, чуть повернулся, и его губы встретились в томном поцелуе с губами Михаила. Если последний опешил, то на мгновение: отвечал он с энтузиазмом и без смущения. Мефистофель, вначале положивший ладонь на затылок Михаила, теперь провел по золотым волосам, путаясь пальцами в завитых локонах.
Целоваться Мефистофель умел и любил, увлекаясь ласками всё сильнее. Его мастерство и сладострастие вызвали довольный вздох Михаила.
– Эти губы целовали губы Георика, – вдруг прошептал демон, внезапно отстраняясь, хотя только-только напирал так, что едва не опрокинул ангела спиной на сидение скамейки.
– Как и твои, – мягко улыбнулся Михаил. – Не думай о нём, подумай о себе.
– Это ещё больней.
– Даже сейчас?
Демон не ответил, срывая у ангела ещё один поцелуй.
– Сейчас тебе хорошо, – заключил Михаил.
– Для святого духа ты подозрительно умело целуешься, – глухой баритон Мефистофеля зазвучал иначе, бархатистей и глубже, в золотисто-жёлтых глазах мерцал блудливый огонёк.
– У меня было много людских воплощений, виконт Михаэль Рамфет – одно из невиннейших. Поневоле... приобретаешь... опыт... – проворковал ангел, приникая с новым поцелуем к тёмным губам демона.
Мефистофель отвечал на ласку, вкладывая всю кипящую страсть и нежность. Его поцелуй должен был предназначаться другому, но Мефистофель отдавал его тому, кто, лишив последней надежды, взамен подарил утешение.
Впечатлённый проявленным темпераментом, Михаил надеялся, что в этот момент Мефистофель действительно целует его, а не представляет себе Люцифера. Мефистофель мыслезаменами не занимался: развратная натура от близости столь привлекательного существа наконец-то взяла верх, а великий герцог Ада умел переключать своё внимание. Сейчас распутного демона занимал исключительно вопрос, как бы похитрее стянуть с одного конкретного, такого тёплого и уютного, ангела одежду. Вертикальные зрачки шкодливо расширились, выдавая игривое настроение.
– Ты... околдовываешь меня, – прошептал Мефистофель. Архистратиг Рая, казалось, предлагал себя, и это будоражило неимоверно. Когда ещё представится возможность ласкать и гладить того, кого не думал коснуться даже в самых дерзких фантазиях?
– Зря увлекаешься, – Михаил остановил его руки, загадочно улыбаясь. – Тебе сейчас станет не до меня.
По его лицу Мефистофель понял, что светлый дух, коварный, как дьявол, готовит очередную каверзу, но понадеялся её отсрочить.
– Ты уверен? – шепнул Мефистофель, аккуратно высвобождая руки. Его ласки, страстные и уверенные, его умелые касания заставляли Михаила жалеть, что придётся прерваться именно теперь. Порочную страсть Мефистофель умел разжигать как никто другой – ангел ценой огромного усилия воли смог сохранить видимость спокойствия[5].
– Я достаточно знаю тебя, Мефистофель, – отстранившись, откликнулся Михаил. – Ты остановишься, более того, тут же забудешь о своих намерениях.
– Была только одна причина, по которой я... – уязвлённый Мефистофель попытался вернуть позиции. Показное спокойствие не смогло его обмануть, он чувствовал ответ на свои ласки, ощущал реакцию и понимал: Михаил испытывает те же эмоции и желания, что и он сам. Так зачем?..
Додумать и договорить ему не дали.
– Есть ещё одна причина, по которой я явился к тебе, – перебил его ангел, резко охолонув. – Пара новостей. Думаю, они тебя крайне заинтересует. Он, – Михаил многозначительно поднял глаза к небу, а Мефистофель нервически дёрнул ухом, восприимчивый слух демона раздражало малейшее упоминание Бога в устах ангела, – смог разделить души Георика и Люцифера.
– Ты издеваешься!? – вытаращился Мефистофель. Любовную лихорадку, вызванную близостью Михаила, тут же смыло, будто ушат воды вылили. – Невозможно! Душа Георика и есть душа моего господина!
Демон непонимающе глядел на ангела, чувствуя себя совершенно растерянным и оглоушенным.
– Знаю, – ответил Михаил[6], – но Ему удалось. Он получил две одинаковых души, из одной из которых стёр сущность Люцифера, а из другой – личность Георика.
– И воскресил моего господина?.. – Мефистофель пытался одновременно осознать новость и понять, что ощущает. Недавно он оплакивал потерю, фактически смирился с ней, и неожиданная весть повергла его в недоверчивый шок. – Зачем?
– Несмотря на занимаемый пост у престола Господня, я не могу задать Ему этот вопрос, – едва заметно пожал плечами Михаил. – Возможно, Он желал добиться раскаяния Люцифера.
Мефистофель скептически усмехнулся: "Рай надеется на раскаяние Люцифера? Какая глупость". Сознание постепенно наполнял триумф. Люцифер жив. Жив!
– Увы, нам не узнать, зачем Он поступил так, а не иначе, – Михаил откинулся на спинку скамейки и мечтательно поглядел в небо, игнорируя разгорающееся в глазах Мефистофеля торжество. – Люцифер сбежал и сейчас, вероятно, давно находится в Аду.
– И ты молчал?! – вскочил великий герцог Ада.
– Я такой коварный, – фривольно потянулся ангел. – Вот видишь, ты забыл о своих намерениях относительно меня. А жаль...
Мефистофель оступился на ровном месте. "Какая ирония, искушают искусителя, – мельком подумал он, с трудом отводя взгляд, цепляющийся то за плечи Михаила, видные в разрезе рукавов, то за талию и линию бёдер, которые выгодно подчеркивались перевязью мундира. – Какой он красивый, волнующий, доброжелательный, исцеляющий всю бездну отчаяния, открытый для нежности и дарующий её..." Шарм ангела действовал завораживающе, но Мефистофель сумел сбросить наваждение: "Во мне говорит похоть. Только похоть и ничего больше".
– Архистратиг, почему бы тебе не тренировать своё дьявольское очарование на Георике? Не теряй время на меня, – раздражённо бросил великий герцог Ада и ринулся к открывающемуся порталу сквозь миры.
– Кстати... Стой! МЕФИСТОФЕЛЬ! – Михаил вложил в голос всю мощь командирского тона, но только вновь вспыхнувший магический контур задержал окрылённого Мефистофеля.
– Что!? – с мучительной болью в глазах демон обернулся к ангелу.
– ...Если захочешь вернуться, я жду здесь, – после небольшой паузы выдал Михаил, растянув губы в улыбочке. Он сел прямо, сложив руки на груди.
– Тебе придётся прождать вечность, – ехидно усмехнулся Мефистофель, поборов секундный соблазн остаться.
– Ничего. Подожду. У меня теперь есть время, ведь...
Михаил деактивировал контур, и мгновенно скрывшийся в портале Мефистофель не услышал окончания фразы.
– ...ведь Георик сбежал с Небес и вернулся на землю, к Сен-Жермену, – закончил Михаил, вновь откидываясь на спинку скамейки и кладя ногу на ногу. – Кажется, они нашли друг друга. Жерман Кассель занимается восстановлением города, а Георик следит, чтобы наш милый учёный успевал поесть и не выходил на улицу зимой в одной рубашке... Ох, глупый ты бес, – вздохнул Михаил.
"Куда же ты торопишься? К кому побежал бы ты, узнав, что твой обожаемый Люцифер и желанный Георик – теперь два разных существа, и оба свободны от опеки Рая? К мучителю, любимому тобой по неизвестной прихоти судьбы, или его инкарнации, к которой тебя тянет магнитом? Ты поторопился. А я не повторю своих слов. Теперь в твоём распоряжении другие варианты. Я подожду. У меня есть время до Страшного Суда. У меня не осталось ничего, а впереди – вечность".
Михаил вытянул руку, любуясь, как лучи солнца окрашивают рукав белого одеяния и чуть золотистую кожу ладони:
– А всё-таки погода прекрасна.
***
Для спешки не было причин: когда Рай выиграл, а затем феерически проиграл схватку за душу Люцифера, архангел Михаил с удивлением понял, что остался не у дел.
Бездеятельность оказалась состоянием глубоко забытым, но неожиданно приятным в своей новизне. Последние века Михаил проводил в постоянных трудах: божественные чудеса, священные войны, преследование перерождений Люцифера, десятки собственных инкарнаций – прожитые людские жизни, самые разные судьбы, порой такие, что и вспоминать не хотелось – архистратиг Рая дорого платил за грехи, претерпевая человеческие страдания. Поэтому-то нимб сиял неизменным белым символом безгрешности даже теперь, когда губы ещё хранили воспоминания о горячих поцелуях, которыми неожиданно окончилось утешение.
"...Позволь мне иначе облегчить твои страдания..."
Утешение... Других путей, кроме объятий и дарования тепла, Михаил не знал. Нет, то есть знал, конечно, но прекрасно понимал – тут пророком быть не надо – проповедей Мефистофель слушать не станет. Не сможет Михаил доказать, что обман "глупому бесу" во благо. Не хочет Мефистофель принять то, что безразличен беззаветно любимому существу, и в своей слепой любви не вызывает у Люцифера никаких тёплых чувств, даже жалости, не получает ничего – только презрение, лишь насмешки. И Мефистофель понимает, не может не понимать, но закрывает глаза, игнорирует очевидное, всё равно льнёт к тому, кому он вовек не сдался. Стараясь доказать, какой он хороший и нужный, отчаянно надеется на снисхождение, на пробуждение хотя бы лёгкого влечения. Так ведь? Наверняка так.
– Зачем тебе всё это?
Взгляд в сторону, взор золотистых глаз на мгновение скрыт длинными ресницами.
– Я только лишь верный слуга своего господина.
– Разве ты не питаешь к своему господину любви?
– Любви? Я не знаю подобного понятия[7].
– Не лукавь.
– Любви не существует, Михаил, – серьёзно произнёс Мефистофель. – Пустое слово. Его придумали, дабы оно объединяло тысячи взаимоисключающих понятий.
– Какой ты занудный бываешь.
– В слове "любовь" нет собственного смысла, – повторил Мефистофель.
– И упрямый, – добавил Михаил. – Как это "нет смысла"? А любовь?
– Ты издеваешься? – осведомился Мефистофель, аж ухом дёрнув от возмущения.
– А ты нет? – Михаил покосился на вышеозначенное остренькое ухо, подавляя странное желание тронуть его, чтобы Мефистофель опять им подёргал. Великий герцог Ада сбавлял серьёзности в такие моменты. До какого-нибудь эльфа ему было далеко, чрезмерно длинными его уши не были, но их аккуратность вкупе с подёргиванием периодически Михаила отвлекала. – Верным псом бегаешь за Люцифером и пытаешься доказать мне, что любви не существует.
– Я ни за кем не бегаю.
– Давай не играть словами, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
– Любви не существует. Моя, как ты выразился, "беготня" за господином Люцифером – всего лишь проявление преданности.
– Ню-ню, – скептически откликнулся Михаил. Ему захотелось постучать упрямого беса по голове и сказать: "Очнись, ты тысячу лет влюблён". – Исключительно преданности, да?
Мефистофель потупился:
– И, может быть, чуть-чуть влечения.
– О! – всплеснул руками Михаил. Желание постучать Мефистофеля по голове усилилось в разы. – "Чуть-чуть". Вот это мне нравится. "Чуть-чуть".
– Прекрати.
– Нет, ну и шутник же ты бываешь. "Чуть-чуть". На тебя рассвет так влияет, да?
– Наверное. Помутнение рассудка при виде солнца, – едва заметно усмехнулся Мефистофель.
– Так я и думал, – улыбнулся ангел.
Михаил руку был готов отдать на отсечение[8]: Мефистофелем все эти годы руководила не столько вассальная преданность Люциферу, сколько безумная надежда на взаимность. Только вот дальше словесной благодарности Владыка Ада в жизни не зайдёт. Да и на словах едва ли... В совершенстве своего эгоизма Люцифер как должное принимал любые изъявления чувств к нему, умело игнорируя, а то и жестоко карая излишний энтузиазм.
Останься душа Георика у влюблённого демона – и что? Воскрешение Люцифера, строгая субординация, радость от осознания, что желанный господин жив и находится рядом. За всем этим вновь столетия безмолвного страдания, тщетных попыток поймать хотя бы благосклонный взгляд. Зависть и боль при виде, как любимый ласкает другое существо, при понимании: никогда не снизойдёт к тебе. Абсолютное счастье при мимолетной похвале. И пустая тщетная надежда, с течением времени иссушающая страшнее внезапного горя.
Не стоит Люцифер страдания, испытываемого Мефистофелем.
Нет, Михаил не думал о благе великого герцога Ада, забирая у него душу Георика. Он размышлял об этом позже, когда глядел на почти сломленного горем демона, когда "злейший и коварнейший враг" доверчиво, словно ребенок, жался к утешителю, предпочтя забыть, что перед ним его противник.
"К чему твоя грусть, глупый ты бес? – с досадой думал Михаил. Только досадовал-то он, в сущности, на себя. – Останься у тебя душа Георика, разве возродившийся Люцифер ответил бы на твои чувства? Неужели ты не понимаешь, что ты, как и я, безразличен ему? Я поступил во благо, забрав у тебя его душу и разбив твои надежды. Его любовь отдана другим. Он любит слабых, ему не нужна наша сила".[9]
Дрожавшая фигура в тот момент меньше всего напоминала сильную, но Михаил прекрасно знал Мефистофеля, великого герцога Ада, которого среди ангелов величали Князем Тьмы, как и Люцифера. Ведал, сколь огромная власть заключена в этих красивых пальцах, чьи прочные заточенные ногти резали не хуже ножа.
Узнать замершую посреди толпы фигуру было легко. Обратившись человеком, Мефистофель не слишком озаботился сменой внешности: лишь дематериализовал крылья и рога да опасным ногтям да острым ушам придал нормальную для обычных людей форму.
Даже одежду не изменил!
Положив руку на плечо Мефистофеля, Михаил запоздало понял свою ошибку: непозволительно беспечный на нейтральной территории демон лишь в последний момент заметил, что за его спиной находится кто-то из ангельской рати, и отреагировал агрессивно.
– Ай! Больно же! – вскрикнул Михаил, когда Мефистофель с шипением развернулся и полоснул его удлинившимися когтями по плечу.
Мефистофель узнал Михаила, и агрессия сменилась растерянностью. На ничейной территории они старались не проявлять враждебности, а подобное нападение можно было расценить как повод для потасовки. Мефистофель не любил сражаться.
– Виноват, хочешь залижу? – невинно предложил он.
– Я тебе сейчас залижу, извращенец! – изобразил возмущение Михаил, отметив, как Мефистофель расслабленно перевёл дух, видя, что атаковать его не собираются.
– Необязательно на пол-улицы орать о широте моих взглядов. На нас и так косятся.
– А ты маникюр свой спрячь.
– Считаешь, я кроме как маникюром не могу никого привлечь? – осведомился Мефистофель, но совету последовал.
– Мне безынтересно, чем ты кого привлекаешь.
– Именно поэтому ты крадёшься за мной по улицам человеческого города?
– Я не крадусь. Просто подошёл поздороваться. Не знал, что ты такой нервный.
– Станешь тут нервным, когда ходят всякие, здороваются... – в тон откликнулся демон, бочком подкатываясь к ангелу.
– Эй, я говорю, не надо ничего зализывать, – разгадал его намерения Михаил.
– Не больно-то и хотелось, – фыркнул Мефистофель. – Ты всё равно сейчас в человеческом облике. Давай перевяжу.
– Не надо, – повторил ангел. – Заживает уже.
– На твою кровищу люди смотрят.
– А чего? – не понял Михаил. – Кровь как кровь. Алая. Я же в человеческом облике.
– К-хм, да, действительно, ничего особенного. Подумаешь, всю руку залило.
– В твоих словах определённо кроется сарказм, но я его не вижу.
– У тебя бывает.
Михаил уже собрался высказать парочку соображений на тему, что "бывает" у самого Мефистофеля, но тут столкнулся с ним взглядом.
Глаза, конечно же, глаза... Ведь великий герцог Ада в людском облике. Михаил не любил, когда Мефистофель свои золотисто-жёлтые демонические глаза обращал в человеческие. Карие, болезненно-знакомые, такие, как тогда, когда Мефистофель ещё был ангелом...
В них слишком больно смотреть.
Угнетённый вид Мефистофеля, потерявшего шанс вернуть душу любимого господина, не наполнял его, ангела, торжеством. Напротив, Михаил ощущал угрызения совести. Он глядел на безмолвные терзания с оттенком гордости: "Я его довёл", – подавляемым чувством вины: "Довёл я его". Конфронтация Михаила и Мефистофеля давно стала своеобразной формой дружбы – это было сродни какой-то странной привязанности, потаенной симпатии к своему врагу поневоле. По-настоящему радоваться успеху Михаил не смог.
"У меня к тебе есть несколько слов..."
Вернуться на землю и просить прощения Михаил намеревался, как только доставит душу Георика на Небеса. Архистратиг Рая действительно не ожидал, что извечный враг сдаст позиции на сочувствии, а будучи ангелом Михаил прекрасно понимал значение произошедшего. Чувствовал, что поиздевался над светом в демонской душе, оставшимся с тех времён, когда Мефистофель являлся одним из посланцев Господа. Да, путём обмана Михаил добился своей цели, но что делать с проклятой памятью об отчаянном и горьком взгляде?.. Михаил знал, никто не упрекнёт его за одурачивание дьявола, вот только собственные понятия о справедливости строже устава и страшнее чужих слов. Шёпот совести напоминал об ангельски-невинном лице, о растерянных золотистых глазах, в которых мелькнуло что-то от святости, и было безжалостно растоптано им, ангелом.
Ангелом!
Михаил клял себя, что не проявил твёрдость и не отправился назад сразу, как хотел. Рай задержал его. Михаила чествовали, он купался в поздравлениях, позволил долгожданному ощущению победы заглушить шёпот совести. Ангелом завладело счастье от достижения цели, восхищение и поздравления кружили ему голову. Но... Совсем недолго. На душе скребли кошки, а общение с задумчивым, будто нерадостным, Геориком лишь усиливало вину. Затем...
Затем Господь Бог разделил Георика и Люцифера, составив две целостные души и сущности. Михаил не понимал зачем. Не знал как. Он лишь смотрел на паскудно ухмыляющегося Люцифера рядом с растерянным Геориком, и чувствовал – произошло что-то непоправимое.
Он ошибся.
Непоправимое произошло позже. Когда Люцифер сбежал из-под охраны и сначала успешно прятался в райских садах, втихую разнося скверну, а затем разрушил Врата Рая и скрылся, оставив Небеса улаживать создавшуюся неразбериху.
Потом выяснилось, что под шумок ушел Георик. Куда, зачем? Как? Как же так!? Михаил нашёл его уже на земле, признающимся в любви очумевшему от счастья Сен-Жермену. Жерман Кассель, один, без друзей, находившийся в полуразрушенном послевоенном городе, не мог поверить ни глазам, ни тому, что слышал.
"Мир обновляется слишком необычно, это вселяет в нас тревогу невозможностью предугадать, что ждёт в следующий момент".
Михаил, собрав осколки гордости, безмолвно ушёл, оставляя счастливых возлюбленных вместе. Он не плакал. Сохнущая на щеках влага была водой из полурасколотого фонтана, которую ангел, зачерпнув ладонями, плеснул в лицо.
"Наверное, правильно не отправился назад сразу?.."
Да ещё отстранение от дел... Вначале Михаила свалившийся на него отпуск не удивил – Георик на небесах, и Люцифер едва ли вырвется в ближайшие столетия, а, может, не возродится уже никогда, поэтому временное освобождение от обязанностей победителю в качестве награды – всего лишь неожиданный и приятный подарок. Только вот... Когда Люцифер сбежал, предварительно устроив хаос в Раю, Михаила, едва не впавшего в ересь и богохульство, ненавязчиво (настолько ненавязчиво, что это превратилось в прямой приказ) попросили... продолжить отдых.
Как же давно Михаил по-настоящему не отдыхал.
Как же невовремя сейчас.
– Где не ожидал тебя увидеть, так это в опере, – раздался над ухом ядовитый шёпот.
Михаил вздрогнул от неожиданности, чем явно обрадовал своего врага, расплывшегося в самодовольной улыбке.
– Мефистофель, уж если ты посещаешь оперу, почему её не могу посещать я?
– Ты с юности ненавидишь пение.
– Не путай. Я ненавижу, когда петь заставляют меня, – поморщился Михаил, – но ничего не имею против, если поёт кто-то другой. А ты, я вижу, по-прежнему избираешь местами отдыха человеческую культуру?
– Разумеется. При всём несовершенстве массы, часть людей знает толк в искусстве и красоте, – Мефистофель проводил взглядом стройного молодого офицера, прошедшего мимо них.
– Тратя время на развлечения, пусть высококультурные, ты никогда не сможешь сразиться со мной на равных, – Михаил с неудовольствием отметил, что он также загляделся на красавца-офицера, а Мефистофель с насмешкой косится уже на него самого.
– Могу то же сказать о красноречии.
– Когда я проигрываю в красноречии, я отвечаю мечом. У тебя подобных альтернатив нет.
– Испытываю желание послать тебя к чёрту... Ай! Михаил! Именно поэтому туда я тебя и не посылаю, – добавил Мефистофель, когда резко развернувшийся ангел одной рукой обнял его, прижимаясь.
– Вот я и пришёл к чёрту. Выбирай адреса менее доступные, – ухмыльнулся Михаил, усиливая объятия.
– Я не инкуб, чтоб мой адрес был настолько доступен, насколько ты об этом говоришь, – ухмылка Мефистофеля получилась куда более глумливой.
– У тебя пошлый ум, – буркнул Михаил, тут же отстранившись и устыдившись своего порыва.
– Я всё-таки демон-искуситель, – состроил глазки Мефистофель.
– Это настораживает, – Михаил опустил глаза, лишь бы не видеть смешливого взора. Зря. Скользнув взглядом вниз, ангел невольно отметил, что Мефистофелю, одетому в военную форму здешних офицеров, такой наряд очень идёт, акцентируя внимание на ладной фигуре и длине стройных, изумительно красивых ног "злейшего врага". Михаил резко глянул вверх – на узорную лепнину потолка. Оттуда на архистратига Рая неодобрительно взирали херувимчики. Михаилу захотелось удавиться со стыда.
– А ты не настораживайся, – сердечно посоветовал Мефистофель, неверно истолковав блуждающий взгляд собеседника. – Ещё решишь, что я к тебе пристаю, и начнёшь меня убивать.
На пороге райских врат или, верней, около груды божественного металла на пороге, Михаил с абсолютной ясностью понял: ближайшее время его здесь ничто не держит. Наконец-то никто не остановит его в том неясном стремлении, которое Михаил нёс в себе, проходя через эти события.
"Я просто хочу извиниться..."
Мефистофеля пришлось поискать – он не двигался с места, но место сдвинулось само – демона перенесло сквозь пространство и время в неведомый Михаилу мир. Священный контур, удерживающий от преследования, давно исчез, но демон не пытался уйти. Михаил был почти уверен: с того момента, как он улетел на Небеса, Мефистофель не сделал и шага в сторону.
Ангел оцепенел при виде сжавшейся в комок фигуры и не сразу объявил о своём присутствии. Стоя в отдалении, он видел, как осунувшийся, болезненно выглядевший демон обнял себя руками, пытаясь согреться.
Бедный, он словно прибавил в возрасте. Глубокие тени у глаз, залегшая сеточка морщин, потухший взор, когда на мгновение поднял веки. Рыжевато-жёлтые, золотистого оттенка, радужки выцвели до блекло-орехового, и полурасширенный вертикальный зрачок казался неестественно большим. Тёмные, чувственные губы – красивые, их очень хотелось целовать – теперь обветрились и потеряли блеск. Поникший вид демона дополнялся печально склоненными посеревшими рогами и грустно подрагивающими остренькими ушами. Белые нити сверкнули в чёрных вьющихся волосах, достигавших плеч, – оставалось надеяться, что блик – всего лишь игра света, а не седина.
Если раньше по человеческим меркам возраст Мефистофеля определялся с трудом – демону можно было дать и двадцать пять лет, и тридцать, и тридцать пять, то теперь тридцать пять угадывалось с легкостью, а вот для двадцати пяти он изрядно сдал. Экзотичная красота и вечная молодость Мефистофеля были иссушены его горем. Удручающую картину завершал потрёпанный вид мантии и накидки: песком демон, конечно, не покрылся, но плащ местами вымазал в дорожной пыли.
"Чудо в перьях, – с неясной нежностью подумал Михаил и, сдувая с воротника мундира белую пушинку, мысленно прибавил: – Хотя перья – это, конечно, про меня".
Не таким Михаил оставил "глупого беса", не таким думал найти. Необходимо было отвлечь Мефистофеля от его терзаний, переключить, привести в норму, помочь оживиться. Ведь не одним же именем Люцифера умеет жить влюблённый демон.
– Ты видел, какая у неё шикарная грудь? – восторженно простонал Мефистофель.
– Ты сюда явился пение слушать или на титьки любоваться? – сухо поинтересовался Михаил.
– Одно другому не мешает, – в мечтательных медовых глазах всё ещё отсвечивали гармоничные формы.
– По тебе и не скажешь. Как же твоя... преданность Люциферу?
– Какой ты занудный бываешь, – на мгновение насупился Мефистофель, правильно уловив подоплёку вопроса.
– Где-то я это уже слышал.
– Более того, сам и говорил.
– Ты увиливаешь от ответа.
– Зануда ты. Будь я рядом с Люцифером, я не изменял бы ему, но мы не рядом. Не хочу вовсе не иметь интимных отношений из-за того, что самый желанный... объект моим становиться не собирается. Я всё-таки не святой, – откликнулся Мефистофель, впадая в задумчивость. Вдруг он резко оживился, моментально отрешаясь от неприятной нити беседы. – Прекрати, Михаил, говорить на сторонние темы, когда здесь такие таланты! – Мефистофель на себе руками изобразил, какие именно "таланты" он имеет в виду, изрядно преувеличивая оные.
– Как некультурно, – заметил Михаил.
– Это от восхищения. Она очень талантливая, – романтически улыбнулся Мефистофель.
– И ты не прав. Она не такая, – Михаил повторил жест в более приближенных к реальности пропорциях.
Мефистофель совиным взором расширенных зрачков посмотрел на него, как на еретика и клятвопреступника. Казалось, он обиделся даже больше, чем за вопрос о Люцифере. Михаил ответил недоумённым взглядом, не понимая, что именно в его правдивом уточнении возмутило собеседника.
– Неужели ты не согласен с тем, что она очень красива? – наконец, выдавил Мефистофель.
– Почему же? Полностью согласен. Выразительная женщина, залюбуешься. И поёт прекрасно...
– Ты многое теряешь, интересуясь женщинами только как картинами, – буркнул демон, явно оскорблённый в лучших чувствах.
– Я ангел, Мефистофель.
– Теперь это так называется? – ехидно уточнил тот. – Тогда я тоже в значительной степени ангел.
– Это ты сейчас на что намекаешь? – сощурился Михаил.
– Не-не, ни на что, в общем-то. Ну, я пошел, удачи, – резко заторопился Мефистофель, явно расценив подозрительные искорки в глазах Михаила как угрозу.
– Эй! Куда!?
– Выражать восхищение талантами!
– Вот же прохвост. Сбежал, – себе под нос пробормотал Михаил. – Без него тут куда как скучнее.
Михаил огляделся, внутренне надеясь, что Мефистофель вернётся, а потом, испытывая чувство невнятной досады, просто вышел из здания оперы – давно догорел закат, пора было возвращаться на Небеса.
– Ангел... Как за юбками начинает охотиться, так и не скажешь... Прохвост ушастый.
Мефистофель даже в удручённом и неприглядном виде (или благодаря нему?) вызывал в Михаиле настораживающие движения чувств. В раскаянии за обман оказалось слишком много тревоги, слишком много нежности, слишком... Слишком сильное волнение для обычного раскаяния.
"Просто я..."
Когда архангел Михаил смотрел на проигравшего противника, ещё не знающего, что на самом деле он победил, в светлой ангельской голове зрел план. Михаилу неистово захотелось урвать, отнять, оставить для себя часть тех благ, которые постоянно окружали Люцифера. Да, о Господи, им вдруг люто завладел один из семи смертных грехов.
Зависть.
Почему всё внимание всегда достается Георику? Даже его собственное. Почему все, от ростовщика до архангела готовы ползать за Геориком на коленях, а он воспринимает это как данность? Почему заместитель Князя Тьмы почти рыдает от потери, а вернувшийся Люцифер и не думает сообщать ему, что жив-здоров? Это Люцифер должен на коленях ползать, выражая благодарность за спасение из ловушки перерождений! Именно Мефистофель отыскал и подготовил душу.
Но Люцифер на колени не падёт. Ползать в пыли – привилегия его защитничков с обеих сторон. Губы Михаила исказились в презрительной усмешке, и было в ней лишь отвращение к самому себе.
Прекрасный Люцифер. Гордый ангел, поднявший восстание против Бога, предавший Рай и бросивший всех. Дорогой Люцифер. Надсмеявшийся над верой Михаила, втоптавший в грязь его самоуважение.
Когда-то Михаил думал, что Люцифер поверяет ему все тайны. Михаил и Люцифер казались близнецами, зеркальными отражениями друг друга, Михаил верил ему. Верил! А Люцифер предал, вынудил усомниться в самом себе, заставил страдать. И пусть Михаил никогда не хотел видеть Люцифера своим врагом, но он всерьёз продолжил изучать искусство боя, желая покарать изменника.
"...мы были близнецами, зеркальными отражениями..."
...Всё повторилось. Покорёженные райские врата, скверна, выевшая сердца части ангелов (Михаил надеялся, им можно помочь хотя бы перерождениями), снова отчаяние, снова боль разбитых надежд. Снова что-то ломается внутри. И Георик... Георик, Георик!!! Человек, невероятно похожий на архангела Люцифера, – такой, как он в те времена, когда они ещё не знали вражды и сомнений... Георик сбежал. Ничего не сказал.
"Ты опять ничего мне не сказал..."
Глядя на Георика, трепетно признающегося в любви Сен-Жермену... Глядя на них, оплакивающих смерть милой сестры и невесты, рыдающих над потерей близких и друзей... Друзей. Чувствуя, как снова рушится его мир, и стискивая зубы, чтобы не закричать, Михаил... разозлился.
Как же ему всё... осточертело.
Сотни лет он следовал за инкарнациями Люцифера, сотни лет он рождался, проживал человеческие жизни, полные самых разных событий, далеко не самых счастливых. Сотни лет он претерпевал лишения и боль, страдал и умирал. Ради чего?
Ради великой миссии? Выполнил, получите – распишитесь. Теперь опять сначала?
Или ради... любви? А была ли она?
Архангел Люцифер. Больше, чем друг, больше, чем брат, больше, чем родное существо, которое знаешь с мига сотворения... В те времена для Михаила не существовало никого ближе и важнее[10], он до бесконечности был привязан к Люциферу. Михаил неосознанно стремился довести до той грани, когда ещё шаг, ещё полшага – и чувства приобретут новый смысл. Довести, но не перешагнуть. Ни в коем случае не перешагнуть.
Архангела Люцифера давно нет.
Сотни лет Михаил наблюдал, как Мефистофель натыкается на каменную стену отчуждения Владыки Ада, замечал слёзы в янтарных глазах, видел сжимающиеся от очередной обиды тёмные губы. Мефистофель бился в ту же дверь, которую много лет назад штурмовал Михаил, жаждал такой же близости, жаждал ответного чувства, которое никогда не будет ему даровано. И самое худшее, Михаил ничем не отличался от Мефистофеля.
Да, вопреки полному безразличию к чувствам верного слуги, Люцифер, едва ли сознавая это сам, внутри себя испытывал бесконечную тягу к своему "светлому отражению". Да, их тяга была взаимна, и Михаил готов был, погибая, тянуться к Люциферу, хоть тысячу раз за Дьявола будет цепляться Мефистофель...
Сотни лет, потраченных впустую. Их притяжению не суждено стать прежним...
***
Ад был наполнен ликованием и страхом. Мефистофель даже в будоражащем восторге не мог не заметить ужаса, который вызвало возвращение Люцифера. Страх витал здесь всегда, но теперь он был особый: тяжёлый, словно жаркий воздух пустынного зноя; острый, как лезвие стилета. Боялись и надзиратели, и заключенные – в Ад вернулся его истинный правитель.
"Как они могут не радоваться? – недоумевал Мефистофель. – Минувшее позади, сейчас всё хорошо. Почему они не рады?"
Счастливый Мефистофель даже не заметил, что Люцифер не один в гостиной своего замка.
– Господин Люцифер, вы живы! – вскричал Мефистофель.
– А, Мефистофель, это ты? Верный вассал и преданный слуга... – скучающе произнёс Князь Тьмы, перебивая восторженную речь подчиненного. – Поди прочь, я занят.
Люцифер отвернулся. Мефистофель затормозил так резко, словно перед ним разом выросла стена, усеянная шипами. Полы длинного одеяния взметнулись и опали.
"Питать тёплые чувства к тому, кто..."
– Мой господин, я только хотел... сказать... я...
– О! – прозвенела Лилит, королева Ада, высовываясь из-за плеча мужа и насмешливо глядя на поникшего герцога. – Мефистофель докучать явился. Люцифер, милый, из-за козней этого шута моё земное воплощение преследовало множество бед и страданий.
– Чего!? – разом осип Мефистофель. Слова Лилит лишали бедного демона последнего шанса на благодарность и ласку господина. – Ваше высочество, что вы такое говорите!? Вы же сами... Сами!
Растерявшийся Мефистофель осёкся и замолчал. Лилит смотрела на него честнейшими глазами.
Если бы Мефистофель мог заглянуть в мысли чёрной королевы, он выяснил бы в какой-то степени лестную для себя вещь: с некоторых пор Лилит считала Мефистофеля потенциально опасным соперником и стремилась нейтрализовать малейшее его влияние на Люцифера. Мефистофель этого не знал, но легко догадался: чем-то он королеве серьёзно не угодил, раз она выставила деятельность по освобождению правителя Ада в качестве "персональных козней против инкарнации", которыми вообще-то распоряжалась она.
"...кто вечное существование положил на его возрождение..."
Мефистофель, вынужденный выдерживать тяжёлый взгляд тёмных глаз Люцифера, пожелал оказаться где-нибудь ещё, но только не здесь. Или хотя бы вжаться в стенку и прикинуться занавеской. Люцифер, от доброй улыбки которого цветы вяли так же, как от злого взгляда Мефистофеля, пристально смотрел на верного слугу.
– Ты повысил голос на мою жену, – неторопливо произнёс Князь Тьмы, откидывая за спину растрёпанные иссиня-чёрные волосы. – Ты строил козни её инкарнации.
– Я вас вызволял из заключения в человеческих перерождениях. Вы же знаете это.
Люцифер опасно сузил глаза. "К закату Белой Луны я смогу ходить, только перекатываясь отдельными частями", – успел тоскливо подумать Мефистофель, прежде чем его отшвырнуло к дверям, протащив по полу. Ударная волна тёмной энергии смешивалась с материализованными острыми лезвиями, располосовавшими туловище, плечи, руки. Кожистые крылья оказались разорваны в нескольких местах. Полоски заточенной материи срезали пару прядей волос, скользя в опасной близости от чувствительных ушей.
– Господин, за что!? – непроизвольно вырвалось у Мефистофеля. – Вы же знаете!..
– Знаю...? – не то вопросительно, не то утвердительно произнёс Люцифер и усмехнулся. – Тогда придумай за что, ты ведь любитель многословных объяснений.
Королева залилась радостным смехом. Мефистофель предпочёл притвориться тряпочкой, уткнувшись в пол и не шевелясь. Продолжать оправдываться или дискутировать, возражая тем самым Люциферу, было равносильно подписанию смертного приговора. Кровь заливала глаза, видимо, какое-то лезвие всё-таки полоснуло по виску. Что ж, совершенная регенерация справится... Жаль, ей не подвластны движения души.
"Почему он так со мной?" – Мефистофель чувствовал, как пощипывает глаза. Всё ещё течёт кровь?..
– Лежишь? – с непередаваемой смесью иронии и раздражения осведомился Князь Тьмы.
– Лежу. Вы не приказали подниматься, мой господин, – шёпот, как и крик, Люцифером не поощрялись, и знающий Мефистофель отвечал четко, не повышая голос. Сумел не сорваться на всхлип, не позволил голосу звучать плачуще.
– Но я давно приказал убираться отсюда!
Новая волна энергии выбросила Мефистофеля из комнаты, с силой впечатав спиной в противоположную стену коридора.
Раздался отчетливый хруст ломаемой кости.
Мефистофель этого не услышал: боль и накатившая вместе с ней дурнота на минуту отрезали от него окружающую действительность.
"Больно. Очень больно..."
Мефистофель, мало отдавая отчет в том, что делает, попытался поддержать безжизненно опавшее крыло. Это движение вызвало приступ смеха у любопытной Лилит, выглянувшей из комнаты посмотреть, остались ли на стене вмятины от удара. Голос королевы достигал сознания будто через гулкий барьер: мозг, затуманенный от боли в неестественно вывернутом крыле, отказывался различать звуки и соединять их в осмысленные слова.
"Моё крыло... Он сломал... Я никогда не смогу летать!" – Мефистофелю, тупо уставившемуся на окровавленные пальцы, стало страшно. Для божественных существ, ангелов и демонов, никакая рана не была сравнима с опасностью перебитых крыльев. Разрастающийся панический ужас и отупляющая боль почти парализовали Мефистофеля: он не ожидал, что его визит завершится подобным образом, и оказался растерян и беззащитен.
Раздался голос Люцифера, потом захлопнулась дверь, и Мефистофель остался в одиночестве. Помогать верному слуге Князь Тьмы явно не собирался. Зато великий герцог Ада был избавлен от унизительной необходимости уползать при выполнении приказа "убираться, не поднимаясь". Насколько замена равноценна, Мефистофель не знал.
– Почему так...
На него накатила слабость, ему хотелось покоя и не шевелиться. Вывернутое крыло ныло при малейшей попытке сделать движение, всё существо поглотила боль, как до этого наполняло счастье.
– Помогите...
Мефистофель знал, никто не придёт, никто не может читать его мысли, никто не услышит тихий голос. В этой части замка всегда мало слуг, редко бывают посетители. Необходимо подняться и уйти отсюда. Подняться... от любого движения сломанное крыло отзывалось такой тошнотворной болью... Мефистофель схватился за красную накидку, попытался стянуть её, ему казалось, он запутался в ней, и она мешает встать, душит, но снять не смог – лишь окончательно запятнал своей тёмной кровью. Мефистофель едва не задыхался от боли: все движения отдавали в перебитое крыло. Слабеющие пальцы выпустили ткань, он со сдавленным всхлипом замер.
Мефистофель, великий герцог Ада, был дьяволом, падшим ангелом, его выносливость отличалась от людской, он мог выдержать и пережить многое, от чего мигом скончался бы человек. Однако боль от сильных травм Мефистофель испытывал в полной мере. При ударе он здорово ушибся и только чудом повредил лишь крыло, но и "чуда" оказалось предостаточно. Регенерация не была столь совершенна, её способности ограничивались там, где начинались тяжелые повреждения. Да, Мефистофель мог заживить серьёзную рану, даже отрастить отсечённую конечность, но сейчас без поддержки он оказался беспомощен. Не крыло же самому себе отрезать? Сверхрегенерация делала хуже: кровь-то постепенно остановилась и в своей демонической жизнестойкости тянулась назад в покалеченное тело, но сместившееся в переломе крыло не могло самостоятельно вправиться на нужное место и мучительно медленно срасталось под каким-то немыслимым углом. Лучше приостановить заживление, но просто не получалось – никак не удавалось сосредоточиться, мысли разбегались. Казалось, стало ещё больнее, будто проходил шок, и вместе с этим нарастала боль. Единственное, о чём мог думать Мефистофель, чтобы было полегче.
Он всё-таки поднялся – исключительно благодаря железной воле и нежеланию валяться здесь. Вывернутое под неестественным углом левое крыло уныло провисло за спиной, западая набок, ко второму крылу, разрывая успевшие поджить ткани. Заставив закричать, пошатнувшись, схватиться за стену, опереться, чтобы не упасть от дурноты, накатившей с новой силой. Мефистофелю послышался ненавистный смех Лилит, и он до крови прокусил губы, лишь бы не продолжать вопить, радуя королеву.
Он кое-как протащился по коридору и, миновав поворот, боком уселся в первое попавшееся кресло. Впервые Мефистофель оценил расставленные вдоль коридоров замка Люцифера вычурные кресла и диванчики, скорее символизировавшие тягу королевы Лилит к людской, экзотичной для неё, роскоши, нежели по реальной необходимости. Оказывается, они бывают полезными: хоть не на полу отлеживаться... Дальше идти Мефистофель не мог, понимая, что просто свалится. Энергия перешла на исцеление мелких ранений, но и они плохо заживали: повреждения, нанесённые энергией Люцифера, всегда до обидного трудно залечивались. Уткнувшись лицом в подлокотник, Мефистофель попытался расслабиться, позволив регенерации работать в полную силу: так, по крайней мере, становилось хоть немного легче.
***
Архангел Михаил, греясь в тёплых лучах солнца, любовался небом. Проплывающие облака не заполняли весь небосвод, но великолепными оттенками белого медленно двигались вдаль. Они проходили под облачными "перьями", которые небрежными росчерками застыли в глубинной синеве, там, высоко, где начинался путь в Эдем.
День сменился вечером, вечер – ночью, небо потемнело, напоминая своим цветом глаза Люцифера. Когда-то Михаил любил заглядывать в его глаза, глаза лучшего друга, и видеть в них отражение сияющих звёзд. Чувствовать влечение, желание прижаться губами к виску, провести по щеке, коснуться губ... Михаил так никогда и не сделал этого.
А потом лучший друг предал, и звёзды погасли.
Влечению не суждено было стать любовью. Привязанность, превращенная в ненависть, походила на обоюдоострое лезвие: ты можешь коснуться острой кромки, она разрежет твою кожу, полоснёт плоть, но никогда касание не принесёт счастья, лишь извращённое удовольствие. Владыка Ада не выберет лезвие, только пощекочет нервы. Сколько раз он походя смешивал "лучшего друга" с той же грязью, в которую регулярно макал преданного слугу.
"Я любил тебя, друг... Я тебя ненавижу".
Прошлое не изменить. Незачем ворошить несбывшееся, раз за разом тянуться, хватаясь за лезвие, оставляя кровавые полосы на ладонях, цепляясь за того, кто никогда уже не будет рядом. Будущего нет. Безумная тяга – лишь отголоски чувства, которое могло бы быть, но уже не сбудется.
Как долго Михаил надеялся – вдруг их инкарнациям предназначено воскресить чувства? Инкарнациям... Михаэль Рамфет и Георик Забериск, часть Михаила и Люцифера, их век короток, им суждено умереть. Когда их не станет, нужно закрыть глаза и постараться не помнить. Ведь противостояние не исчезнет, а играть в чехарду людских перевоплощений невозможно вечно. Это лишь игра. Слишком тяжёлая, чтобы ей увлекаться.
Наверное, ради мига счастья стоило поверить, что всё может стать реальностью. Хоть недолго, пусть год, чувствовать отголоски влечения, опять похожие на любовь. Притвориться, купаться в ощущениях людей. Снова увидеть сияние звёзд.
Только вот Георик ушёл.
А если бы остался? Если б не оказалось Сен-Жермена, Лилит... Обрели бы Михаил и Георик друг друга? Вернули бы ту близость, то сладостное ощущение грани между привязанностью и плотской любовью? Были бы счастливы?
Лезвие никуда не денется. Даже с Геориком. Даже у Михаэля. Чтобы не было лезвия, не должно произойти всего, всего, всего...[11] Люцифер не должен был предавать Рай! Не должен был предавать Михаила и, предав, презирать. Слишком много произошло, слишком много нельзя простить.
Зачем же бесконечно цепляться за прошлое, за отголоски несбывшегося?
Формировавшееся чувство давно выродилось в неясное стремление, желание добиться невозможного, оно выжгло душу, не оставляя ничего в ней прежнего, взамен поселив ненависть, жажду раздавить, разорвать на клочки, растерзать, заставить страдать, как страдал сам. Как рыдал сам, мучаясь от потери.
"Как же я тебя ненавижу..."
Испытывая ненависть к Люциферу, желая его покарать, Михаил веками не мог заглушить своё влечение к нему. Притяжение вспыхивало при инкарнациях: сладко и больно, забыв ненависть, ощущать то же, что сотни лет назад. Болезненная ностальгия – мучительно чудесное переживание прежних чувств и дурацкая надежда. Глупая, пустая, бесполезная... Лелеемая, как сокровенная тайна.
Уход Георика потряс Михаила. Снова покинул, снова выбрал не его. Глубокая обида и удар по самоуважению, помноженные на бешенство из-за последней выходки Люцифера в Раю, выбили Михаила из душевного равновесия, но поселили взамен вновь растоптанной надежды осознание бесполезности погони за тем, кто отвергает и презирает его, кто попросту смеётся над ним.
"Жаль... Жаль, я слишком поздно понял... Сколько времени мне понадобилось, чтобы понять... Могу ли я винить Мефистофеля в слепоте? Кто на самом деле глупец?.."
Очередной раз отряхиваясь от осколков разбитой надежды, Михаил поставил крест. Ему надоело ползать на коленях, он устал мучиться. Устал питать надежду вновь увидеть отражение звёзд в тех глазах. Упрямство, вечный спутник Михаила, уступило место осознанию. Он мог бы, как и Мефистофель, стоять и беззвучно рыдать, проглатывая очередное оскорбление, очередную обиду, очередную боль. Сколько раз уже так и было. И снова?.. Ну уж нет.
И звёзды заберите.
Михаилу приказали отдыхать? Отстранили от дел, когда ему требовалось занятие, чтобы приглушить боль потери и уничтоженных чаяний? Вот он и отдохнёт. А заодно отберёт у Люцифера незаменимую ценность. Сколь бы ни насмехался Князь Тьмы над своим верным слугой, сколь бы ни презирал, но деятельный Мефистофель – его правая рука, его наместник, и чрезвычайно полезен Аду. Неплохо бы, м-м-м, нейтрализовать столь полезную личность.
Михаил никак не мог вспомнить, к какому из грехов причисляется самообман, но это не мешало гласу разума хитро напоминать об одном любопытном факте. Первый раз архистратиг Рая поцеловал Мефистофеля, когда имел все основания полагать, что Георик теперь принадлежит Раю и, как следствие, самому Михаилу. Поцелуй не нёс в себе ни насмешки, ни построения коварных планов. Просто очень давно хотелось сделать это. Очень-очень хотелось, наконец, узнать, каков вкус притягательных губ Мефистофеля. Хотя бы, как тогда казалось, на прощание.
Огненный кнут обмотался вокруг левой руки, обернув крепко, как приклеенный. Михаил вскрикнул от обжигающей боли, а Мефистофель с нечеловеческой силой дёрнул кнут на себя и в сторону. Ангел не выдержал рывка и буквально впечатался в стену. Крылья он успел скрыть, но здорово треснулся плечом. Меч выпал из ослабевшей руки. Демон аккуратно наступил на него вычурным сапожком и отшвырнул в сторону.
– Проклятие! – задыхаясь, простонал Михаил. – Ничего себе тренировочка. Обе руки...
– Твоя ось травматизма проходит через руки, – заметил Мефистофель. – Хорошо, что ничего не сломали.
– Ну-ка помоги вправить, раз уж тут стоишь! Чёрт, как неудачно-то...
– Не чертыхайся, я и так рядом.
– Хоть сейчас не язви, а?
– Ты просишь невозможного, – наклоняясь к Михаилу, откликнулся Мефистофель.
…Несколько минут спустя, Михаил, поджививший вправленные суставы, одобрительно произнёс:
– Если бы ты так сражался всерьёз, мне было бы гораздо труднее с тобой бороться.
– Если бы ты так сражался всерьёз, мне было бы гораздо проще с тобой бороться, – передразнил Мефистофель. – Ты разве что не зеваешь демонстративно, лениво помахивая мечом, а потом удивляешься, почему я успеваю тебя достать.
– Я не удивляюсь, – чуть виновато сказал Михаил. – Просто хотел похвалить...
Признаться себе, что и Мефистофель вызывает расположение куда более нежное, чем их странная дружба? Ни-за-что! Архистратиг Рая предпочитал считать себя коварным манипулятором, чем принять то, что от привязанности к одному падшему ангелу кинулся в чувства к другому. И с этим другим так хочется забыть обо всех сомнениях, остаться вдвоём...
Нет, всё, никаких чувств, никаких желаний. Просто сочетание раскаяния за бесчестный поступок и хитроумного плана.
Просто...
Подавленный и несчастный Мефистофель не нуждался в извинениях, это Михаилу хотелось успокоить совесть, а расстроенному демону требовалось участие от кого-то, кто понимает. Михаил мог подарить заботу, и он подарил её. Сколь внезапно нежность окончилась вспышкой страсти! Совсем не по плану. Михаила действительно тянуло заигрывать с Мефистофелем (кроме того, до определённого момента поддразнивания отвлекали горюющего демона), но, обнимая и утешая, он абсолютно не собирался играть в соблазнение – всё произошло само собой. Михаил и представить не мог, как легко ему окажется перейти от шутливых, ничего не значащих намёков к действию, как легко он загорится и первым начнёт ласкать. Мефистофель, невероятно красивый даже в минуты скорби, в самом деле привлекал его, и утешение быстро переросло в желание. Совсем не по плану... Михаилу повезло, что резко воспрянувший Мефистофель запутался в застёжках ангельского мундира, иначе "коварный план" закончился бы, не успев начаться. Архистратиг Рая чуть не забыл сообщить новости о Люцифере, уж очень жарко ласкал Мефистофель. Но капитулировав подобным образом, Михаил не добился бы ничего, а ему хотелось больше, чем совращения на скамейке. Хотя... Эх... Михаил усилием воли вернул думы в менее мечтательный лад, позволяя разуму коварно уйти от скользких нестыковок своего "плана"[12].
Ах, как обрадовался Мефистофель, узнав, что Люцифер возрождён! Мефистофель оживился уже во время сладострастных утешений, молодея буквально на глазах, но осознав сообщённую Михаилом новость, он окончательно пришёл в себя. К нему вернулся задор, демон перестал напоминать обречённого на казнь, делающего последний глоток вина. Этим огнём можно было любоваться вечно. Он согревал и ласкал, не обжигая.
Согревал...
В глубине души Михаил совершенно не хотел отпускать Мефистофеля к "дорогому господину Люциферу", догадываясь, что Владыка Ада не обрадуется бурному счастью верного вассала по поводу своего возвращения. Эти предательские нотки ангел в себе жестоко заглушил. Иначе нельзя, иначе Мефистофель будет по-прежнему питать бесполезную надежду.
Михаил ставил на то, что "лучший друг" Люцифер поведёт себя в соответствии с ожиданиями, а "лучший враг" Мефистофель умеет сравнивать. Михаилу хотелось, чтобы влюблённый демон хоть чуточку начал понимать: Люцифер – не единственный проблеск в темноте, не единственный достойный кандидат. Ведь если Михаил и Люцифер чем-то похожи, то, может, и "райская пташка" увлеч... эх... отвлечёт Мефистофеля?
Оставалось дожидаться. По плану.
Поставив на характер Люцифера, Михаил понимал: Мефистофеля может и не допечь безразличие, и бедный демон в своей безнадёжной любви продолжит терпеливо сносить равнодушие "господина Люцифера". Тогда придётся очень постараться и, может, навестить Ад, "выразить признательность" за врата Рая, а потом взять глупого беса за ух... руку и увести прочь хотя бы на время.
– Здесь очень необычно. Всё так ярко. Я думал, будет белый свет, а оно разноцветное. Мефистофель?
– Да, это я. Всё ещё я. Хотя тут такое место, что мог быть и не я. Дай-ка мне руку, для надёжности.
– Скажи, что там?
– Где?
– Вон. За дымкой сияние.
– Ты, правда, не знаешь?
– Правда. Я же не ты. На башни города похоже. Просто иллюзия?
– Нет. Но там не город. Там... там о-о-о-о!..
– Обстоятельный ответ.
– Извини. Но там действительно тако-о-ое место...
– У тебя такой многозначительный голос, что мне страшно.
– Ну... там не настолько "о-о-о", чтобы тебе было страшно. Наоборот, тебе там бояться нечего...
Михаил принципиально не рассматривал вариант, что Люцифер вдруг оценит старания Мефистофеля, и таким образом тот добьётся желаемого. Слишком ничтожны шансы. Да и... Не хотелось думать об этом. Просто не хотелось думать. Пока надо только ждать.
"Я подожду. У меня в запасе вечность..."
Для этого мира время шло совсем иначе, чем для родного мира Михаила. Невидный человеческому глазу, архистратиг Рая расслабленно сидел на скамейке. Постепенно сознание перешло в некоторое подобие дрёмы без сновидений – в таком состоянии Михаил действительно мог провести века. И только в свете солнца, капельках дождя, изломах сияния радуги, или, с наступившей зимой, в причудливом вихре снежинок можно было краем глаза заметить сияние, напоминавшее ангельскую крылатую фигуру. Иногда его видели дети и удивляли недоверчивых родителей радостными криками: "Смотрите, ангел!" Здесь на людей снисходило озарение и благодать, здесь рождалось вдохновение, здесь влюблённые как никогда осознавали свои чувства. Люди быстро покидали это место, отправляясь туда, куда звала их муза.
***
Сколько прошло времени? Мефистофель не знал. Просто в какой-то момент наконец смог подняться, провести по лицу рукой, убеждаясь, что крови больше нет. Исцеление заодно сработало очищением, позволяя не беспокоиться, что на теле и одежде останутся кровавые пятна. Заживление подошло к концу, но срослось крыло плохо, им почти не удавалось шевелить: движение приносило дискомфорт и ощутимую боль.
Как он сюда дошёл? Мефистофель не помнил. Только в какой-то момент обнаружил себя на колоссальной каменной гряде, которая отделяла зияющий огнём Раскол, ведущий в Адскую Бездну, от Мира Вечной Тьмы, оплота и пристанища падших ангелов. Мефистофель стоял на парапете спиной к вздымающимся скалам и, вцепившись руками в каменные перила, смотрел на простирающийся пейзаж.
Освещая бескрайнюю долину, тускло сияли три луны, вернее, две рядом расположенные маленькие планеты и бледное солнце, кажущееся полупогасшим, однако дающее тепла ровно столько, чтобы в этом мире теплилась жизнь, но её формы были преимущественно ночными. Ведь дня не существовало, никогда земля не видела ясного света, всегда полумрак, порой становящийся абсолютной тьмой. Сумерки и ночь были почти неотделимы, непостижимо естественно сменяя друг друга: слишком медленно происходили эти смены.
Где-то в невидимой дали, за горными цепями, ограждавшими плато, всё ирреалистичнее становились картины мира, там бушевали вечные бури. Тлеющее солнце было столь близко и, даря тепло экватору, превратило и без того согреваемый из-под земли юг в выжженную пустыню. Оно было чужим, не таким как на Земле. А полюс на севере... Стоило перелететь через Раскол, чтобы, дождавшись восхода Белой Луны, увидеть самый кошмарный мир, узреть его насквозь ледяные океаны, их армады утёсов и обрывов. Север был физическим воплощением того, что люди называют девятым кругом Ада.
Но Долина оставалась спокойной, словно за высокими скалами не существовало ужаса, который заключил её в тиски с двух сторон. Имейся у этого края летописцы, всего два слова понадобилось бы им для его описания: "Мирно бысть".
Даже под блёклым солнцем процветала жизнь. Реки и ручьи неторопливым течением рассекали равнину сотнями нитей, озера были окружены скалистыми холмами, у подножья которых змеилась сероватая трава, росли кусты и невысокие деревья. Здесь на просторах Долины располагались жилища тех демонов, что не избрали своим домом Преисподнюю.
Мефистофель смотрел на развернувшийся перед ним пейзаж Мира Вечной Тьмы, наблюдая, как гаснут белые огни. Стирались границы семи герцогств, просторов живой, родящей, земли. Огни гасли по-разному: некоторые быстро, факелом вспыхивая и тут же потухая; другие – издевательски медленно, оставляя пустую надежду, будто вот-вот засияют ярче; третьи начинали искрить и во вспышках угасали. Каждый померкший огонёк был пощечиной самолюбию великого герцога Ада.
Вернулась диктатура взамен установленного Мефистофелем принципа семи сатрапий. Люцифер не собирался поддерживать "либерализм", который развёл здесь преданный слуга, сохранив в потерявшем властителя Аду порядок. Нет, Мефистофель никогда не строил иллюзий касательно своего метода правления и отношения к оному Люцифера. В сущности, Мефистофель и сам не был сторонником подобных мер, но иначе не смог бы удержать власть и подчинить себе всех герцогов. Сотни лет назад, когда Люцифер оказался в плену перерождений, Мефистофель умело воспользовался ситуацией и не дал произойти перевороту, остался заместителем Люцифера в Аду и на Земле.
Он всегда знал: едва вернувшись, Князь Тьмы сразу отменит принцип семи сатрапий, восстановив единоличную власть. Почему-то это знание не облегчало родившуюся вместе со сломанным крылом глухую обиду. Не помогло убеждение, что всё делалось не ради благодарности, а из чувства долга перед миром демонов, приютившим падших ангелов, ставшим для них домом и порталом в Ад. Одно другому не мешает. Хотя бы слово. Одно слово в благодарность за то, что вернулся к своему благоденствующему царствию, а не разрухе и анархии.
Огни гасли.
Глупо так по-детски обижаться, но какое унизительное пренебрежение. Даже бескорыстному служителю хочется иногда услышать слова поощрения или хотя бы не становиться виноватым без вины.
Мефистофель повёл крылом и сдавленно охнул: боль тут же напомнила о себе. Перелом казался пульсирующим комком нервов, раздражающимся от любого сильного движения. Мефистофель огляделся и, осторожно взобравшись на каменный выступ, медленно сел, продолжив задумчивое созерцание.
Мысли периодически возвращались к тому, что он пострадал из-за издёвки королевы Лилит, тогда Мефистофель болезненно морщился. Люцифер знал о причине жестоких испытаний, которым подверглась та девочка, тёзка королевы; знал, из-за чего ей не суждено было просто умереть; знал, зачем Ад обрек её на существование "живой головой" – существование, которое контролировала королева Лилит. Прекрасно понимал, что королева оговаривает Мефистофеля. За что наказал?
Обида, наверное, жгла бы также сильно, как недавно разъедало отчаяние, но нечего было больше жечь. Мысли текли ровно и апатично. Мефистофель допускал, что какие-то ошибки он действительно совершил: например, неуместно ввязался в бой Люцифера и Михаила. Нет, не подходит, ведь за это он незамедлительно понёс наказание. Тогда последнее – глупо отдал душу общему врагу. Другие заслуги и верная служба не аннулировали прокол? Хорошо, не аннулировали. Великий герцог Ада прекрасно понимал метод, когда за ошибку, приведшую к победе, сначала наказывают, а потом поощряют. Только поощрения что-то не видать. Будто не прошло столетий с момента, как душа Люцифера очутилась на земле, а верный слуга оказался заместителем и одновременно исполнителем миссии по возвращению истинного правителя.
Одно слово.
Пусть Мефистофелю не видать ответа на свои чувства, но за труды во благо Ада и его Владыки он заслуживает больше, чем унизительное прокатывание по полу, закончившееся неприятной травмой и отсутствием помощи.
Оскорбительно.
Он отнюдь не ничтожен, чтобы с ним так обращались. Он не тряпка половая, а один из восьми великих герцогов Ада[13], да, не сильнейший, но только двое из семи могли выйти с ним один на один, имея все шансы победить. И то без боя он не сдался бы...
Мефистофель знал себе цену, он был самодостаточен и весьма самолюбив. Да, он желал служить под началом Люцифера, однако в этом желании не было ничего от неполноценности. Мефистофель уважал единоличную власть и предпочитал являться верным советником – его амбиции не распространялись на официальное лидерство – быть "серым кардиналом" ему импонировало куда больше. Это позволяло принимать многие решения, оставаясь в тени.
...Люцифер пребольно прошелся по самолюбию и гордости своего помощника. Мефистофелю казалось, не устань он так, то рыдал бы от обиды. Но все чувства притупились – не осталось сил переживать, сознание вернулось к прежней спокойной рассудительности – сработало самосохранение. Конечно, покататься и повыть – то, что лучше всего соответствовало бы моменту, но плач никогда не приносил Мефистофелю облегчения. Хоть не всегда глаза оставались сухими, однако проливать слёзы он давно перестал. А покататься не удастся: крыло ноет, его невозможно дематериализовать в повреждённом состоянии. Плюс не юнец он уже, истерики закатывать. Правда, Мефистофель даже в юности таким поведением не отличался, предпочитая в плохом настроении спокойно взирать вдаль или сидеть с закрытыми глазами. Да и сейчас занимался тем же самым. Даль не радовала, наглядно демонстрируя, что он перестал быть родным в собственном доме.
Огни гасли...
Разумеется, не только преданность Владыке Ада и его делу руководила Мефистофелем. Он обожал Люцифера, не было в его жизни существа драгоценнее. Архангел Михаил называл это глупым словом "любовь". Мефистофель не понимал такого определения своим чувствам. Он верен Люциферу и боготворит его. А любовь... У Мефистофеля не было чрезмерных амбиций, но оставалась горделивость и чувство собственного достоинства. Значит, он ломает себя, как последний дурак, слепо и преданно, до крика и слёз любит? Глупость какая. Его стремлениям есть множество других определений, зачем вмешивать то, что априори определения не имеет? "Любовь". Разве существует такое чувство? Разве есть некий эталон, его определяющий? Нету. "Любовь" – компиляция оттенков эмоций и желаний, не более. Кроме всего прочего, это слово наделяют чем-то светлым и прелестным. Мефистофелю не нравился свет, а чувства, из-за которых ему приходится терпеть обиды, уж точно не прелесть. Лишь страстное влечение, которое его объект едва ли разделит.
– Михаил, лучше скажи, почему ты так подозрительно косишься на мои уши? – внезапно спросил великий герцог Ада, прослушав (то есть, успев вздремнуть вполглаза) монолог Михаила под заголовком "у тебя любовь". – Если тебе хочется меня как-то покалечить, пожалуйста, не по ним.
– Нет, я не думал тебя калечить, – смутился Михаил. – Просто они у тебя такие... странные.
– Нормальные уши, – насупился Мефистофель. Обидеть его можно было двумя способами: подтрунивать над его рогами, которыми он очень гордился, и как-то задеть уши.
– У людей не такие.
– Я не человек и никогда им не был.
– Ты был ангелом, но у нас тоже не такие, – отбрасывая прядь волос за спину, произнёс Михаил.
– Почти человеческие, но поуже и чуть заострены. Знаю, не демонстрируй.
– Да, а у тебя другие... и так мило дёргаются.
– Ты только что сообщил великому герцогу Ада, что у него "мило дёргаются уши", – усмехнулся Мефистофель. – Михаил, скажи, ты болен?
– Ну... Они действительно мило дёргаются.
– Дурачок, – приложил руку к лицу Мефистофель. – Обычные уши демона.
– Не у всех такие, – Михаил настолько сосредоточился на предмете беседы, что даже спустил Мефистофелю "дурачка".
– А ты рассматриваешь? Интересная картинка вырисовывается, – хохотнул Мефистофель.
– Заметно же.
– Михаил, не строй из себя глупца. Ты прекрасно знаешь, что у расы демонов внешние данные изрядно варьируются.
– Слушай, а вот твои... – произнёс Михаил, на внешние данные всей расы демонов ему явно было начхать, интересовало его конкретное проявление, – они как будто мягче, дёргаются же.
– Мягче. Дёргаются.
– Здорово-о.
Мефистофель не мог отделаться от ощущения, что ангел, выражение лица которого сейчас было восторженным, как у ребёнка, подтрунивает над собеседником.
– Я бы не сказал.
– Почему?
– Болезненное место. Поэтому трогать не дам, не проси. А то по глазами вижу, дёрнуть хочешь.
– Даже не думал, – оскорблённо задрал нос Михаил.
– Ты косишься всё время. Ты. Косишься. На мои. Уши.
– Кошусь, но без задней мысли. Они забавно дёргаются. Как у кота, дёрг-дёрг.
– Михаил, нет, ты точно больной.
Мефистофель не был столь безнадёжен, как полагал Михаил. Великий герцог Ада не являлся ни трепетной девушкой, ни восторженным юнцом, ни даже ангелом, чтобы всерьёз считать, будто однажды Люцифер настолько проникнется заботой и преданностью верного слуги, что откроет ему свои объятия и согласится стать его любовником. Конечно, о таком было приятно втайне помечтать, потешить воображение соблазнительной фантазией, сладким сном разума. Но в трезвом уме верить в это Мефистофель не мог.
Все старания помочь Люциферу, быть опорой, защищать по мере сил и возможностей, никогда не имели конечной целью заставить повелителя ответить на его чувства или затащить в кровать. Отнюдь. Мефистофель отделял фантазии от реальности, в стремлении заботиться было лишь желание помочь драгоценному существу. Он никому ничего не доказывал, просто дарил свои чувства ровно настолько, насколько их соглашались принять. Люцифер принимал Мефистофеля только лишенным эмоций помощником.
В минуты сильных переживаний Мефистофель мог поддаться чувствам, тогда в голову били мечты и фантазии, рационализм капитулировал под напором влечения и удержать самоконтроль едва удавалось. Но всплески эмоций, к счастью, происходили редко: довести Мефистофеля до исступления было нелегко. Мефистофель хорошо знал: он великий герцог Ада и его роль – верное служение Князю Тьмы, а чувства излишни, они не для помощника Владыки Ада. Мефистофель умел служить, умел быть подчеркнуто-вежливым подчинённым, не позволяющим себе никаких вольностей.
Люцифер обычно игнорировал влечение Мефистофеля, однако жестоко насмехался и иронизировал, если тот как-то проявлял при нём свои чувства. Мефистофель боялся сделать что-то, что вызовет раздражение Владыки Ада, и самым тяжёлым испытанием для него было, когда Люцифер, находясь в псевдоблагодушном настроении, позволял сопровождать себя во время водных процедур: помочь принять ванну, вычесать волосы, высушиться. Мгновения, когда можно коснуться... Мефистофель страшился проявлять намёки на ласку, необходимо было сдерживаться, а это давалось с невероятным трудом. Люцифер терпел блаженство Мефистофеля, радующегося близкому присутствию обожаемого существа, только пока верный слуга не пытался распускать руки. Попытки прикоснуться как-то иначе, чем просто в порядке выполняемой работы банщика, да что там, даже случайные касания вызывали ехидные, оскорбительные шуточки. Мефистофеля это задевало и унижало, он никак не мог понять, зачем повелитель ставит его в такие ситуации, где ему, Мефистофелю, очень трудно сохранять хладнокровие, а разум затуманивают соблазны.
Мефистофель подозревал, что Люцифер смеётся над ним за влечение к себе. Великий герцог Ада старался не заострять внимание на страшной догадке: это оскорбляло его сильнее безразличия и пренебрежения. Не для того, чтобы над ним издевались за его чувства, Мефистофель, будучи равным на Небе, стал слугой в Аду. Он просто хотел помогать драгоценному существу, а не превращаться в объект для насмешек.
Сломанное и кривозаживлённое крыло ныло, раздражая и зля. На что он рассчитывал, стремглав возвращаясь в Ад? Где был его ум? Мефистофель, к сожалению, знал где, помнил, как позволил мечтам вскружить голову: воспринял происходящее близко к сердцу, вот и поддался эмоциям. Расплата за мечты оказалась жестокой.
Нельзя позволять чувствам...
Причиной победы чувств над разумом послужил, конечно, схитривший Михаил. Как ловко нахальный ангел подловил Мефистофеля в благодушно-менторском настроении: радостный демон позволил себе разговориться, расслабиться, и Михаиловы мольбы тронули сердце.
"Какой на удивление добродушной натурой ты бываешь..."
Да, в чем-то архистратиг Рая прав. Добродушие. Мефистофель поверил в ангельскую искренность, ему захотелось проявить нежность и сострадание к тому, кого, сложись их судьбы иначе, он назвал бы другом. Был ли Мефистофель очарован видом прекрасного врага или его магией, да только разум Михаила наполнял расчёт. Архистратиг Рая свою цель поставил превыше взаимной симпатии. Мефистофель хорошо знал Михаила и подумать не мог, что тот пойдёт на некрасивую уловку. Странная нежность и поцелуй лишь усилили смятение, вызванное неожиданной сменой триумфа в провал. Счастье превратилось в горечь глупейшего поражения, и это выбило Мефистофеля из колеи. Всё смешалось: удивление, мечты, томления, желания. Не лучший момент в его жизни.
Большей неожиданностью было только возвращение Михаила. Когда они сидели вместе на скамейке, и Михаил всячески отвлекал его, Мефистофелю не казалось странным, что ангел вернулся. Тогда эгоистическое стремление Михаила извиниться, независимо от желания Мефистофеля выслушивать извинения, казалось вполне естественным и логичным. Видимо, безотчётно хотелось, чтобы кто-то понимающий был рядом, независимо от мотивов этого понимающего. Мефистофелю, у которого по собственной глупости рухнули все надежды, было очень плохо.
Странно, вот сейчас, когда надежды рухнули без собственной глупости, как-то... не так волнительно, что ли?.. Просто обидно и не хочется больше вспоминать. Мефистофель осторожно переменил положение, стараясь не задеть больное крыло.
В возвращении Михаила определённо есть странность.
Мефистофель ясно видел, ангел не лжет, он искренен в извинениях, просто опять не договаривает, как не договаривал тогда, прося душу посмотреть, но не обещая вернуть. Для их дружеских чувств не настолько хороши все средства, чтобы ангел так... темпераментно просил прощения. Мефистофель не мог не понять: что-то невысказанное кроется за извинениями и утешением. Тогда это не имело значения. Сейчас заинтриговало.
Вернуться, может? Вдруг действительно ждёт?
Глядя на наступающего Михаила, упрямо наклонив рогатую голову, будто собираясь его забодать, Мефистофель как никогда ясно ощущал себя бараном. Внешне сходство ограничивалось весьма отдалённо похожими рогами (у земных животных не находилось рогов, полностью совпадающих по изгибу и форме с Мефистофелевыми) и волнистыми волосами (однако вились они лишь слегка), но надо обладать поистине бараньим упрямством, чтобы переть на превосходящего в могуществе противника. Возьмут сейчас за ухо, скрутят, одним движением превращая из барана в агнца, да скажут: "Опять нарвался на шашлык, бяша"[14]. Михаил не отличался манерой огревать Мефистофеля по ушам, но уж больно подозрительно он на них косился. Многострадальные ушки нервно заныли, и демон пожалел, что в истинном облике не может их скрыть, как скрывал рога и крылья.
Зелёные глаза архистратига Рая казались сейчас холодными и далёкими.
Чужими. Беспощадными.
Бой был короток и динамичен. Михаил не желал размениваться на сантименты. Сияющий меч обрубил огненный кнут, а в синем пламени лезвия растворилось несколько пышущих жаром огненных шаров.
Короткий замах, удар. Собственный крик от хладом сжигающей боли.
Окровавленный меч вышел из спины, царапая перепончатое крыло, и крик захлебнулся тишиной, взрезанной шёпотом проигравшего:
– Я выполняю функцию зла, ты – функцию добра. Никто не удивится, если мы переубиваем друг друга. Будь так любезен, не тяни, у меня на сегодня много дел.
Усмешка маскирует гримасу боли.
В зелёных глазах победителя нет злорадства, только досада. Не удалось милосердно убить.
– Какой длинный монолог для окровавленных губ...
Михаил не в настроении.
Но меч не проворачивает, никогда так не делает, сейчас просто взрезает, рассекая ребра, как масло, и заканчивая этот путь.
Закрывая Мефистофелю с потерей воплощения ход в мир. По крайней мере, на месяц.
Каждый раз больно.
Каждый раз смерть принимает кажущийся последним вздох, чтобы потом его вернуть.
Быстро умирать проще, чем мучиться от раны.
Возрождаться всегда тяжело, гибель отнимает изрядную толику могущества, а когда по меркам лучших из лучших ты и так не шибко силён – это вдвойне неприятно.
Хуже не будет. Если ангел ушёл, можно вздремнуть на скамейке (признаться, Мефистофелю нынче лавочка незнакомого мира была милее пустой кровати родного). Если просто издевался, хоть поругаться с ним получится, отвлекаясь от дум более горьких. Решит убить – сделает быстро, и Мефистофель воскреснет в Аду, пусть изрядно ослабевшим, зато не калекой.
А вдруг будет лучше? Например, Михаил захочет помочь. Ангелам доступно два вида исцеления: святое могущество и энергия жизни. Святость обратит демона во прах, возрождаться из которого очень тяжело, однако жизнь способна воздействовать положительно. Увы, в Аду целителей не было: такая энергия редко даётся представителям тьмы. Но Михаил – дитя света, и, если захочет, вполне может вернуть Мефистофелю способность летать.
Демон по-кошачьи зажмурился, когда мысли перетекли на самый любопытный вариант. Мефистофель восстановил в памяти мгновения, когда он сидел рядом с Михаилом, ласкаясь и целуясь. Вспомнил, как касался, вспомнил реакцию на свои прикосновения, чуть слышные вздохи, трепет тела, отделенного от его пальцев лишь тканью так и не расстегнутого мундира. Как будто вновь почуял едва уловимый, но такой притягательный аромат ангельских духов или самое его кожи... Прекрасный, влекущий запах...
Мефистофель недовольно поёрзал, унимая порыв вскочить, ринуться туда, к соблазнительному ангелочку. Темпераментная натура, несмотря на пережитое, резко взбодрилась при воспоминаниях о том, какой сладкий кусочек едва не обломился.
Мефистофель всегда воспринимал Михаила физически как нечто вроде живой статуи. Несмотря на все шуточки, которыми они обменивались в мирное время, Мефистофель чётко видел границу, за которую заступать нет смысла. Во-первых, ангелы привлекали его не больше манекенов в витрине дорогого магазина – красивые, но не возбуждают. Во-вторых, Мефистофель полагал, что Михаила не касаются плотские стремления – ангелы часто не имели вкуса к подобным вещам. В-третьих, приставать к архистратигу Рая попросту опасно – он запросто нашинкует в салат, если перейти грани дозволенного. В-четвёртых, Мефистофелю казалось, Михаил потому и общается с ним, что демон никогда не расценивал его как партнёра. Мефистофелю было приятно такое доверие.
Безусловно, Михаил обладал поразительным шармом и был привлекателен до невозможности. Но пока шарм и привлекательность не применялись к Мефистофелю, ему даже в голову не приходило расценивать Михаила как объект для затаскивания в кровать.
Архангел Михаил был честен в бою. Он не бил в спину, не ударял без предупреждения, если противник не видит его. Предупреждения были настоящими, а не "похлопать по плечу и всадить меч в оборачивающегося". Увы, эти несомненные плюсы не радовали великого герцога Ада, когда он понял, что раскрыт, и Михаил пришёл по его душу.
– Ты замаял, архистратиг, – возмутился Мефистофель.
– Ещё не начинал.
– Это моя территория, я имею право распространять здесь своё влияние.
– Не волнует. У тебя есть минута, чтобы всё поправить и исчезнуть, иначе...
Мефистофель знал, что его ждёт "иначе". Хорошо знал. Умилительные мгновения мира соединяли их гораздо реже, чем боевые стычки.
Великий герцог Ада с сожалением посмотрел на энергетические "нити", тянущиеся от башни над городом и сетью накрывающие его, затмевая святую благодать. Михаил их не видел, но ощущал так же, как чувствовал концентрацию тьмы именно тут, на башне. Структура обещала не только восстановить могущество Мефистофеля, сбавившее после нескольких смертей, но и дать силы на пару-тройку лет, ведь люди совершат множество грехов, порождённых ложью. Ввиду соблазнительных перспектив уничтожать созданное не хотелось. Что если...
– Двадцать секунд.
Имейся у Михаила способ в одиночку быстренько разобраться с проблемой, он бы не пошёл на переговоры. Заключайся такая возможность, например, в убийстве Мефистофеля, архистратиг Рая сразу бы ринулся в бой. Здесь территория войны, они враги и соперники. К счастью для Мефистофеля, перерождения никак на его сети не влияли. Самостоятельное распутывание заняло бы у Михаила массу времени и кропотливого труда: структура работала в полную силу, убрать её можно было только постепенно ослабляя и выкачивая накопленную энергию. Михаилу не хотелось задерживаться тут на неделю, он предпочитал быстро разрешать неприятности. Но Мефистофель создавал сети греха настолько умело, что даже архистратигу Рая составляло проблему сдернуть их. Михаил явно счёл, что проще заставить демона.
– Я в процессе, не отвлекай, – буркнул тот. Михаил кивнул. Мефистофелю не хотелось гробить двухнедельный труд, обещающий принести ему большую пользу. Хоть чуть-чуть, но урвать надо, демон уже ощущал серьёзный недостаток могущества, проще говоря, голод. – Готово.
Михаил, проверяя, прикрыл глаза. Мефистофель с деланным безразличием стоял рядом. Ангел всё равно видел его – тёмной тенью рядом с собой. Демон старался не показать, как он волнуется, что противник заметит ослабленные до предела нити, пропущенные через покрывало света.
– Я сказал исправить и исчезнуть, – напомнил Михаил, с намёком полуматериализуя меч.
– Уже исчез, – Мефистофель мгновенно скрылся, радуясь удавшейся шутке.
...Он вернулся на это место через шесть суток. С удовольствием отметил, что сумел обхитрить Михаила: работающие в четверть силы нити остались нетронутыми. Мефистофель открыл сознание, и энергия, рождённая грехом лжи, ринулась в его тело, приятно насыщая. Пусть не пара лет, но хоть на годик хватит. Потом он найдёт другое место или воспользуется иным способом добычи могущества: у него их было предостаточно. Утолив голод, демон отступил на шаг и спиной врезался в кого-то, кто тут же крепко схватил его, не давая шевельнуться.
Раздавшийся около уха разозлённый голос архангела Михаила походил на клёкот:
– Итак, Великий Герцог, с каких пор я в Аду считаюсь совсем идиотом, не способным распознать маскировку под нейтральный фон??
Мефистофель с приглушённым проклятием попытался вырваться, но Михаил так стиснул, что он передумал и предпочёл не рыпаться, дабы не сломать себе что-нибудь до начала боя.
– Не вздумай, не то подпалю синим пламенем, наглая твоя морда.
Мефистофель хотел гордо промолчать, но тут в голову пришла гениальная мысль.
– Не вздумаю, – подпустив в голос страстной хрипотцы, проговорил он. – Я не против, чтобы ты так славно со мной обнимался, как делаешь сейчас. Ангелы умеют быть мужчинами, какое интересное открытие, мр-р-р...
Мефистофель на самом деле ничего такого со стороны Михаила не ощущал, живой манекен, он и есть живой манекен, бесстрастный и не возбуждающийся, но пошлость сделала своё дело: Михаил с проклятием оттолкнул Мефистофеля.
Демон расхохотался, несмотря на то, что еле увернулся от взмаха меча. Уж очень комично выглядел смутившийся противник.
– Я не позволю, – прерывающимся голосом выдавил Михаил, – чтобы демоны на меня...
– Ха-ха-ха, – Мефистофель появлялся и исчезал вновь, перемещаясь с места на место, не позволяя Михаилу ни вывести ловчий контур, ни зацепить мечом. – Архистратиг, не смеши. Что "на тебя" можно сделать? Ты, прости, в состоянии куклы. Ты не можешь привлекать в том плане, которого так стесняешься. Меня не возбуждают манекены.
– Вот как? – Михаил на мгновение остановился. – А что ж ты мне устроил пару минут назад?
– Это я пошутил, – ухмыльнулся Мефистофель. – Надо было как-то освободиться.
– Пошутил, значит, прохвост ушастый?
– Эй, оставь в покое уши!
– Я тебе их пообрываю за твои шуточки!
– А кто мне говорил, что трогать их не будет?
– Значит, просто морду набью, – парировал архистратиг Рая, – за твои шуточки и дурацкие попытки меня обхитрить! Сними немедленно всю сеть, или я жизни тебе не дам!
– Ни за что!
– Значит, придётся самому. Спасибо, что ослабил, меньше будет возни, а то уж очень хорошо были сделаны.
– Подавись ты своим спасибо, – обозлился Мефистофель, бессильно наблюдая, как под пальцами Михаила постепенно растворяются нити и распутываются узлы.
С тех пор Михаил в стычках больше не касался Мефистофеля, чем очень облегчил тому жизнь: хватка у ангела была железная, вырваться оказывалось возможным только по частям.
Когда "манекен" снял негласные запреты, и у него оказались страстные губы и чувственно реагирующее на ласки тело, Мефистофель вдруг осознал, насколько манит ангел именно в физическом аспекте. Поразительный темперамент. Ох... Мефистофель хорошо помнил, как Михаил дрожал от желания, как едва сдерживался и ненатурально изображал безразличие. Проклятая застёжка мундира. Даже сообщение о Люцифере, быть может, Мефистофеля не отвлекло бы от шикарного тела, сумей он добраться до него...
Демон вздохнул. Больное крыло не давало увлечься приятными воспоминаниями, зато отлично позволяло задать себе вопрос, что, собственно, он тут делает в одиночестве на скалах мира Вечной Тьмы, когда там, возможно, ждёт Михаил, готовый к интересным приключениям и увлекательным открытиям. Если всё ограничится только объятиями – это в нынешнем положении куда лучше и приятней сиротливого сидения и обиды на весь свет.
Осторожно поднимаясь, чтобы лишний раз не тревожить крыло, Мефистофель неожиданно вспомнил, что давно подготовил несколько дел, которые должен был рассмотреть Люцифер.
Да что в них теперь.
"Зачем я здесь?" – Мефистофель опасно склонился над обрывом. Он не собирался прыгать, это не принесёт облегчения, а боли на сегодня достаточно.
Несколько камушков насыпи скользнули вниз, щекоча скалы, как нервы.
– Да, прекрасно, только упасть не хватало, – буркнул Мефистофель, отступая. – Как мне всё надоело.
***
Вернувшись на набережную, Мефистофель не сразу подошёл к Михаилу. Охочий до чужой красоты, демон впервые по-настоящему загляделся на ангела, по-новому оценивая его и откровенно любуясь[15].
Статный Михаил был дивно сложен, сильный и ловкий, он манил уже одной красой фигуры. Забавно, Мефистофель, пожалуй, мог бы поменяться с Михаилом одеждой, и она пришлась бы каждому из них впору. Несмотря на то, что Михаил внешне казался плотнее, а Мефистофель – жилистей, в целом по габаритам они совпадали. Впрочем, сейчас исхудавшему демону была велика даже собственная одежда. Мефистофель потуже затянул шёлковый пояс – пока не до пересоздания мерок.
Архангел Михаил выглядел стройным молодым мужчиной, по людским меркам ему было от двадцати пяти до тридцати лет. Но любой увидевший Михаила сказал бы, что он может оказаться моложе, а может – старше: сверхчеловеческая красота лишала архистратига Рая определённого возраста. Глядя на идеальные черты совершенного лица, нельзя было представить иные выражения, кроме бесстрастности и строгости. Прекрасным ликом хотелось любоваться бесконечно, восхищаясь талантом божественного скульптора, который высек эти черты: твердую линию строгих губ, прямой точёный нос и брови вразлёт, подчеркивающие ясный холодный взгляд. Изумрудно-зелёные, глубокого чистого цвета, глаза Михаила взирали проницательно, так смотрит ваш единый судия, прокурор и адвокат, назначая приговор.
Архангел Михаил нёс красоту и свет. Златым сверканием отдавали в солнечном сиянии тщательно завитые локоны цвета льна, они ниспадали на плечи и спину, делая Михаила похожим на фарфоровую куклу. Кожа его, не бледная, но светлая, выглядела так, словно её позолотил загар, а солнечные лучи придали свечение. Белое одеяние с золотым кантом и синими ремешками сверкало чистотой. К начищенным ботфортам редко приставала пыль и грязь.
Вид сияющего нимба, отбрасывающего блики на переливающиеся перламутром восхитительные белые крылья, довершал праведную картину.
Мефистофеля, как он наивно полагал раньше, не могла обмануть святость и бесстрастность облика. Строгий и благочестивый Михаил при их мирных встречах частенько бывал непосредственным и забавным, как ребёнок. А сколько раз – их не сосчитать! – Мефистофель видел, как красивое лицо искажалось, приобретая самые разные выражения – от гнева до язвительной насмешки. Мефистофель понимал: за ангельской внешностью и ледяным нравом скрывается огненная натура.
Тем не менее для него оказался неожиданностью внезапный пыл Михаила. Хотя... Внезапный ли? Может, и раньше существовало некое подобие влечения, но Мефистофель не видел, не замечал, ведь никогда не думал об ангеле как объекте вожделения, и в этом отношении был весьма деликатен: начни Михаил перед ним раздеваться – счёл бы, что ему просто жарко.
Мефистофель вспомнил, как славно Михаил обнимал и гладил, утешая... Вероятно, ангельская ласка являлась очередной ложью во имя ему одному понятных целей. Но искренняя нежность и даримое тепло были очень приятными.
Умереть, целуя ангела? Почему бы и нет? Михаил знает о его, Мефистофеля, тёмной сущности, но проявляет сопереживание. Что бы ни задумал коварный ангел, он не лелеет в себе унылых чаяний и точно не начнёт утомлять великого герцога Ада наскучившими требованиями вроде жажды власти, богатства, вечности и красоты. Хотя бы потому, что у него всё это есть.
"Чего же ты хочешь, ангелок? Бес жаждет вызнать..."
До последнего времени Мефистофель подумать не мог, что ему доведётся строить планы на одного из прекраснейших ангелов. А теперь от приятных щедрот обломиться может кое-что послаще лёгких ласк не раздеваясь... Если, конечно, исцелят. Мефистофель пошевелил крылом, боль которого усилилась, здорово отрезвляя.
***
Бледная ладонь с длинными пальцами и острыми красными когтями легла на плечо архистратига Рая.
– Ждал меня? – раздался за его спиной низкий мужской голос.
Михаил потёрся о руку щекой и улыбнулся:
– Ждал. Быстро ты. Как дела в Аду?
Пальцы Мефистофеля сжались на его плече.
– Всё прекрасно. Ликование и праздник, сладкий страх, вернулся наш господин.
– А как он сам?
– И того лучше, предается утехам с государыней Лилит.
Михаил услышал глухой саркастический смешок, призванный изображать безразличие. Но чувства Мефистофеля выдавала его железная хватка.
– Разумеется, твое появление он проигнорировал.
– Слушай, архангел... Ты знал, что так будет?
– Как? Полегче, пожалуйста, а то испортишь мне мундир.
Хватка чуть ослабла.
– Что господин мой Люцифер поведет себя так, словно я пустое место.
– Люцифер всегда уничижительно к тебе относился, я сомневался, будто что-то изменится после его плена. Удивляюсь твоей надежде на другое. На что ты рассчитывал?
Хватка усилилась в разы, острые когти прорвали ткань мундира и впились в розоватую, золотистого оттенка, кожу ангела. Михаил, стиснув зубы, несколько секунд мужественно терпел весь дюйм заточки в своих мышцах, потом понял, что Мефистофель не только не собирается ослаблять нажим, но продолжает сдавливать так, что скоро кости затрещат, и проговорил:
– Послушай, я не против твоих рук на моих плечах. Больше скажу, я согласен, если ты закинешь ноги, но давай обойдёмся без тяжких телесных повреждений.
Мефистофель опомнился и отдёрнул руку. С окровавленных, словно покрытых золотом пальцев, сорвалось несколько капель и упало на траву, сияя в солнечном свете расплавленным металлом.
– Твоя наивность в некоторых вопросах удивляет меня, как твоя доброта, – Михаил запрокинул голову, чтобы видеть Мефистофеля. Тот, не желая обсуждать ни собственную "наивность", ни, тем более, доброту, демонстративно поднес руку к губам и скользнул языком по пальцам, слизывая золотистые капельки:
– Кровь высшего ангела – божественный ихор, – Мефистофель на мгновение зажмурился, словно смакуя вкус, а на деле обдумывая вызывающую шутку Михаила. До сего момента он воспринимал заигрывания ангела как однозначное желание отдаться. Дерзость заставила по-новому оценить ситуацию. Что ж, если Михаил в постели окажется столь хорош, сколь дерзок в речах, это откроет гораздо больше славных перспектив. Мефистофель посмотрел на Михаила. – Кажется, ты сказал, будто не против, чтобы я, хм, закинул ноги. Предпочту для начала испробовать тебя иначе.
– Вампир из тебя совсем ненатуральный, – лениво отметил ангел, игнорируя многообещающий выпад. Михаил всего лишь подразумевал, что хочет погладить красивые ножки, Мефистофель же явно имел в виду совсем другое. – Не переводи тему в иные области, а то причащу, неделю отплёвываться будешь.
– Не переводить? – недовольно переспросил Мефистофель. Он недостаточно отдохнул, чтобы его нельзя было задеть напоминаниями о произошедшем, и словно бы безразличные вопросы Михаила убивали улучшившееся расположение духа. – У меня плохое настроение, архистратиг, а ты порываешься начать неприятный разговор.
Михаил неторопливо поднялся и повернулся к собеседнику, внимательно приглядываясь к нему. Стоящий за скамейкой Мефистофель за внешней ворчливостью безуспешно скрывал напряжение. Черты лица болезненно заострились, глаза диковато блестели, а общий вид усталой фигуры был такой, будто её сдует от первого порыва ветра. Как же нынешний облик Мефистофеля контрастировал с тем, каким кошачьи ловким он был! Сейчас, конечно, на кота Мефистофель тоже походил, но, вопреки своей обычной элегантности, скорее, на сердитого подранного уличного кошака. Что-то было не так, что-то неправильное в его облике, и не только потому...
– Ух ты. А где ты обзавелся такими эротичными разрезами на одежде? Ур-р-р? – пытаясь отвлечь Мефистофеля и притворяясь, что не замечает его недовольства, проворковал ангел. – Да и накидку куда дел?
Михаил, не будь дурак, протянул руку, проглаживая пальцами по обнажённому бедру, видному в разрезе мантии. Мефистофель перехватил нахальную руку:
– Не надо.
– Не буду.
– Не сейчас.
– Хорошо.
– Запомни, демон-искуситель здесь я, – Мефистофель разжал пальцы, но Михаил теперь сам взял его за руку, слегка пожимая ладонь. "Он не должен быть таким холодным. Что с ним?"
– Разрезы появились именно поэтому? – Михаил помассировал его пальцы, стараясь согреть их.
– Нет, – Мефистофель не отнял руки, но во взгляде мелькнуло удивление.
– Что произошло?
– Так... – неопределённо пожал плечами он.
– Твоё драгоценное начальство проявило норов?
Губы Мефистофеля дрогнули:
– Можно и так сказать.
Михаил отвлёкся от ненавязчивого массажа, протянул руку, и на неё упала красная накидка, изрядно погрызенная чьими-то маленькими, но острыми зубами.
– Дырочки на твоих тряпках – тоже работа любимого шефа? – с усмешкой осведомился Михаил. – То ещё зрелище, наверное.
– Не паясничай.
Мефистофель вырвал у Михаила измятые "тряпки" и зябко в них завернулся, как-то чрезмерно осторожно двигаясь. Его поведение и реакции всё меньше радовали Михаила. Демон был сам не свой, казалось, за внешним спокойствием кроется пустота, готовая обратиться в бурю. Он был болезненно красив[16] в эти мгновения, хорош какой-то чужой, тревожной красотой, но Михаил хотел видеть его прежним самоуверенным красавцем, а не затравленным зверем.
– Сядь, – произнёс Михаил.
– Не буду, – буркнул Мефистофель.
– Сядь.
– Не хочу, – демон наклонил голову, будто собираясь боднуть собеседника. Движение, всегда выдававшее в нём решительность намерений. Притом действительно взять на рога из такого положения он не мог – их кончики загибались в противоположные стороны.
Михаил, уперев руки в бока, произнёс третий раз:
– Сядь.
– Нет, – упрямо отвечал демон.
– Сядь!
– Нет, говорю.
– Да что ты... – начал Михаил.
– Михаил, я не могу сесть.
– Не можешь... сесть? – повторил ангел. Он быстро сложил два и два – "норов начальства" и невозможность сесть. От выводов, к которым он пришёл, им овладело лютое бешенство: – Лю-ци-фер-р-р.
От ангела изошла леденящая ярость, а воздух вокруг ореолом сгустился, принимая металлически-серый цвет. Мефистофель отшатнулся: охваченный гневом и ненавистью архистратиг Рая выглядел ужасней злящегося владыки Ада. В первый момент Мефистофель не понял, что причина, – не разрезы на одежде же? Они вызвали только шутки.
Однако демон тоже умел складывать два и два, он прокрутил их диалог в обратном порядке и, сообразив, о чем мог подумать ангел, не выдержал и расхохотался:
– Ой. Ой! Михаил, успокойся. Это не то, что ты подумал! Он сломал мне крыло. Просто крыло. Оно не сгибается, не могу его развернуть и тем более скрыть. Поэтому у меня не получится здесь сесть: спинка лавки мешает[17]. А не потому, что меня... Проклятие, архистратиг, твоё извращённое мышление – это даже смешнее твоих извинений! Хы-ы...
Сама мысль, что Михаил подумал, будто Люцифер насиловал своего преданного слугу, изрядно развеселила Мефистофеля, выбивая из плохого настроения. Слишком несуразное мышление у белокурого красавчика. Даже болевшее крыло не могло остановить рвущийся наружу хохот.
Ангел веселости демона не разделил. Мефистофель не только не успел увидеть взмаха меча, он даже не заметил, как этот самый меч появился в руках Михаила, а в следующий момент архистратиг Рая, оказавшийся с противоположного конца скамьи, уже отшвырнул в сторону отсеченную спинку.
– Теперь. Ты. Сядешь? – негромко спросил Михаил в тишине, воцарившейся после грохота падения. Вопрос прозвучал едва разборчиво, угрозу в голосе не смягчило даже с усилием добавленное: – Пожалуйста.
Мефистофель молча повиновался. Он бы сел, даже если б причиной оставаться на ногах была та, про которую подумал Михаил. Ибо шёпот не смог его обмануть: архангел Михаил ещё не отошел от вспышки гнева, и провоцировать его было крайне неразумно. Подзатыльник отвесит или, того хуже, рога открутить попытается.
– У Люцифера... воображение почище, чем у патриарха Гамигина. Насилие не самое неприятное, что он может учинить.
– Как тебя взволновала моя судьба, – пробормотал Мефистофель.
– Да, взволновала, – хмуро откликнулся Михаил, мрачно разглядывая изуродованное крыло. Теперь он понимал, что в облике Мефистофеля показалось ему странным. Когда демон стоял прямо, из-за спины вздымалось только одно крыло, второе находилось в перекошенном положении, и его почти не было видно. Михаил попенял себе на невнимательность.
– Послушай, архангел... – Мефистофель повернулся боком, оседлав скамейку.
– Да?
– Помоги вправить, а? Оно регенерирует неправильно.
– Покажи-ка... – проговорил ангел. Чуткие пальцы ощупали повреждение и образовавшийся шишак. – Зачем ты сращивал?
– Больно было, – процедил сквозь зубы Мефистофель, прикосновения приносили муку, но он терпел.
– Будет ещё больнее, – пообещал Михаил. – Хочешь вернуть подвижность и возможность летать, придется ломать и сращивать заново.
– Ломай, – после паузы откликнулся Мефистофель. Ему показалось, что испарина выступила не только на лбу, но даже у основания рогов.
Михаил прогладил вдоль крыла. Мефистофель тихо взвыл, потом неожиданно боль отступила, и он смог вдохнуть.
– Почему ты никого не позвал на помощь? – с укором спросил ангел. – Служки же на призыв откликнутся.
– Я больше не властен управлять слугами господина Люцифера, а собственные далековато. Мои мысли они читать не могут, а зов отправить не мог. Да и... Признаюсь, не сообразил.
– Ты себе хуже сделал. В калеку превратился.
– Я не ожидал. Растерялся, последний разум потерял от боли.
– Это тебя не оправдывает. С твоей работёнкой и твоим дорогим шефом ты всегда должен быть готов к неприятностям... – Михаил прервался. – Ладно. Что уж теперь.
– Оно от слома завалилось, держалось на честном слове, я думал только, как прекратить боль. Признаю, я вёл себя не лучшим образом... – слегка виновато проговорил Мефистофель. На момент, когда ещё можно было помочь, он от боли был неразумен, как дитя. А потом стало поздно.
– Только сейчас не дёргайся. Просто слушай. Ты ведь знаешь, сила божественного исцеления безгранична, она может помочь при любых травмах. Да что там – воскресить мёртвого! Но я не достигал совершенства в исцелении, я предводитель небесного воинства, не лекарь. Я не могу изменить неправильно сросшиеся кости, ведь они уже не чувствуют себя разъединёнными, – неторопливо говорил архистратиг Рая, вкладывая успокаивающие нотки в голос. Это была не первая его операция. Ангелы, бывало, ломали крылья, а в пылу битвы залечивали абы как. Истинных целителей хватало не всегда, тогда приглашались такие, как Михаил: те, кто не посвящал себя врачевательству, но мог помочь. Архангел Михаил был силён в исцелении, но слаб в сопутствующих науках. – Поэтому мне придётся заново...
– Ай-ай!
– Не дёргайся. Я ничего не делаю.
– Не делаешь? Я же слышу. С-с-с-с-с-с... Архистратиг, хоть ты не мучай, а?
– Не дёргайся, – повторил Михаил. Он рассёк ткани и теперь примерялся, где придётся растворять. Мефистофель не ощущал ничего только потому, что на такие лёгкие операции Михаил мог даровать нечувствительность. Отделение криво сросшихся костей и растворение тканей – это боль. Мефистофелю необходимо помочь, он так стремительно из радости получил горе. Как плохо, что нельзя обойтись без новых травм. – Жаль, я не настоящий целитель, тогда тебе было б не больно.
– Ты ненастоящий целитель?! А какой тогда? Искусственный??
– Целительство – мой непрофильный дар. Я могу возложить руки и излечить рану, но настоящий ангел-целитель работает так, что ты не почувствуешь, даже если он тебе крыло отпилит тупой пилой и пришьёт заново. Настоящего позвать не могу – не поймут. Я же не столь искусен, и ты многое будешь чувствовать.
– Ты мне крыло отпиливать собрался? – уточнил Мефистофель. От этого ангела всего можно ждать.
– Нет, конечно, нет, – ухмыльнулся Михаил, он отвел тёмные пряди волос Мефистофеля и внезапно наклонившись, поцеловал его в шею, куда-то около уха. – Я так рад, что ты вернулся.
– Михаил! – аж подскочил великий герцог Ада. – Что за попытки меня соблазнить?
– Это не попытки, – игриво откликнулся Михаил и, резко вернув себе серьёзный тон, сказал: – А теперь приготовься, будет...
Слова "больно" Мефистофель уже не услышал. Ангел горящими серебристо-синим сиянием руками с невиданной силой рванул полусросшийся перелом, уничтожая всё поджившее, все искривлённые ткани и образовавшиеся хрящи. Обещанная боль поглотила остальные чувства. Ничего больше не осталось. Мефистофель не слышал своего крика, просто знал, что орёт. Сознание не потерял даже от такой боли, но мир покрылся тьмой от наступившей слабости. Мефистофель упал вперёд, тяжело опираясь локтями на скамейку и едва не шлёпнувшись лицом вниз. Тошнотворное состояние продолжалось несколько минут, показавшихся вечностью.
– Хоть бы... предупредил...
– Я же предупредил. Перетерпи.
– Это... больней...
– Извини меня. Теперь не будет больно.
Потом было только сияние и приятное состояние полудрёмы. Боль действительно утихла, растворилась под действием энергии жизни. Михаил аккуратно сращивал кость, возвращая ей первоначальный вид.
Михаил растворил энергией света полусросшийся перелом. Можно было и рубануть, но он, признаться, не хотел лишней крови, её и так было много. Мефистофель дико закричал, заставив Михаила пожалеть о своём решении: мечом, быть может, не жгло бы.
Сила божественного исцеления бесследно растворяла новообразовавшиеся ткани костей, придавая крылу почти первозданный свежесломанный вид, разве что теперь оно не было криво раздроблено в осколки, а напоминало распиленное на части. Михаил аккуратно соединил кости и задействовал исцеление через энергию жизни.
Он убыстрял регенерацию Мефистофеля, но лишь минут через пять всё было закончено. Это, на взгляд Михаила, было медленно, чрезвычайно медленно, видимо, Мефистофель ослаб настолько, что восстанавливался плохо и даже вливаемая энергия не помогала. Исцелить его, как исцелил бы человека, взывая к Богу, Михаил не мог: для демона это смерть.
Мефистофель пребывал в полуобмороке. Михаила раздражало место, где они находились – покореженная лавочка, кругом кровь[18]. Михаил решительно вернул их в одно из пространств, через которое переносило Мефистофеля. Там ангелу нравилось больше. Почти райский уголок: уютный садик, снова яблони, а у разрушенной ограды небольшая каменная насыпь, вполне подходящая для дальнейших посиделок. Михаил взлетел вверх, прижимая Мефистофеля спиной к себе, да так вместе с ним и уселся на согретые заходящим солнцем камни. Обнял, прижался, успокоено вздохнул: теперь не надо в одиночестве ждать. Мефистофель вернулся к нему. Как же с ним хорошо. Как хорошо ощущать это блаженное спокойствие, уверенность и безмятежность, которое дарит Мефистофель своим присутствием. Как хорошо...
"Бедняга. Сначала я обвёл тебя вокруг пальца, это почти парализовало твою деятельную натуру. А потом добил Люцифер. Но я помогу тебе прийти в себя..." – Михаил скосил взгляд на остренькое ухо и мечтательно улыбнулся.
...Когда к Мефистофелю вернулось сознание, он с удивлением понял, что боли больше нет, совсем нет – удивительно, но взамен накатила невероятная усталость, словно он за несколько минут прожил все свои века, не отдыхая. Мефистофель попытался пошевелиться и обнаружил, что полулежит, будучи прижатым спиной к чьей-то груди. Впрочем, в себя его привело не это. А отчаянно подергивающееся из-за внешнего раздражителя ухо.
Какая-то скотина дула на него!
Мефистофель резко отстранился, обернулся и столкнулся взглядом с восторженно-невинными глазами Михаила.
– Ты что делаешь, а? – непритворно возмутился демон.
– Я исцелил твоё крыло! – возвестил ангел, после чего аккуратненько ткнул пальцем в кончик Мефистофелева уха, вызвав новое подёргивание. По лицу Михаила расплылось выражение абсолютного счастья.
Мефистофель потряс головой и потёр ладонью несчастное ухо.
– Благодарю, конечно, но уши-то зачем мучить?
– Дёргаются-а... – благоговейно проговорил ангел.
Мефистофель едва сдержал рвущиеся с языка ругательства. Михаил всегда как-то странно косился на его бедные уши. Демон не понимал, чего они всем так сдались: не такие уж длинные, не всегда видные за причёской, они не должны были привлекать лишнего внимания. Да и подёргивание, которое вызывало такой щенячий восторг Михаила, случалось редко. Только если какой-нибудь полудурок не задевал.
По мрачному лицу Мефистофеля Михаил понял, что его восторг, мягко говоря, не разделяют. Ангел невинно трепыхнул ресницами и нагло притянул демона назад. От неожиданности Мефистофель подчинился. Михаил потёрся щекой о пострадавшее ухо и проговорил:
– Я не знал, что тебе неприятно. Я же нежно.
– Давай я тебе когтём в веко нежно потыкаю, узнаешь, – ворчливо откликнулся демон.
– Тебе больно? – расстроился ангел.
– Мне дискомфортно!
– Извини, – окончательно поник Михаил.
– Отпусти, пожалуйста, – уже мягче попросил Мефистофель. Он никогда не верил, что Михаил не подтрунивает над ним со своим упоённым "дёргаются". Кажется, зря. Хотя бы тут архистратиг Рая не притворялся. Мефистофелю стало понятно, что Михаил неслучайно никогда в пылу битвы не задевал его многострадальные уши. И это архистратиг Рая... "Ушки – дёрг".
Михаил с явной неохотой разжал объятия. Мефистофель отстранился, пошевелил заживлённым крылом, каждую секунду ожидая боли. Её действительно не было, но неуверенность движений ощущалась. О полётах не хотелось даже думать.
– Благодарю за крыло, – повторил Мефистофель. – Но садист же ты, так жестоко разодрать...
– Мне это не доставляло никакого удовольствия, – сказал Михаил, снова притягивая Мефистофеля к себе. – Я не издевался. Твоё крыло криво срослось, повреждённые ткани восстановились неправильно. Я предупреждал. У меня нет возможности провести такое исцеление безболезненно.
– Ты жесток.
– Я не жесток, я жёсток. Жесток твой господин. За что он тебя наказал? – спросил ангел и тут же проклял свой длинный язык. Какая разница за что!? А Мефистофель, только расслабившийся в объятиях, вырвался, сел прямо и апатично ответил:
– За моё неуважение к государыне Лилит. Я повысил на неё голос. Когда удивился тому, что, оказывается, строил козни её инкарнации.
– Чего-чего? Мефистофель...
– Но это не было наказанием, – произнёс демон, убирая ладонь ангела со своего плеча. – Меня всего лишь попросили выйти за дверь.
– Значит, крыло ты сломал, срочно выполняя просьбу? – съязвил тот.
– Нет, – поморщился Мефистофель. – Я в стену врезался от её настойчивости.
– Ясно, а разрезы на одежде, значится, последствия строгого внушения: "Мефистофель, ни-ни трогать девчонку, даже если это нужно, чтобы любимый муж государыни воскрес".
– Я её не трогал, хотя действительно распланировал всё. С ведома государыни Лилит! И Люцифер не мог не знать...
– Если бы я догадывался, чем окончится твой визит, если бы я знал, что он покалечит тебя, я бы не отпустил тебя, – Михаил обнял Мефистофеля. Демон, отстраняясь, не отсаживался далеко, и ангел стремился вернуть завоёванные позиции. – Прости меня, пожалуйста.
– Прощаю. Но ты же говорил, будто бы испытывал уверенность, что он так поведёт себя.
– Нет, – прошептал Михаил, касаясь губами острого уха. – Я полагал, ты не дождёшься от него благодарности. Был уверен, что он проигнорирует твоё присутствие, словно никуда не отлучался. Но я не ожидал, что он покалечит тебя.
– Это произошло случайно.
– Да-да, случайно, – ровным голосом согласился Михаил. – Скажи, а он призвал кого-то, чтобы тебе помогли с твоим ранением? Зафиксировали, пока ты стягиваешь перелом? Даже я знаю, чем тебя можно достать. И вспоротый живот не принёс бы тебе таких проблем, как эта вот "просьба".
Мефистофель резко втянул в лёгкие воздух, но ничего не ответил. Лишь провёл рукой по лицу. Михаил понимал: великий герцог Ада очень расстроен. Выходку повелителя он воспринял болезненно. И даже это лишь расстраивает, всё равно пытается защищать. Михаил мрачно хмыкнул, чувствуя, что его буквально душит злость пополам с ревностью. Не по плану.
– За что он тебя наказал? – повторил вопрос Михаил.
– Я же тебе ответил, – возмутился Мефистофель.
– А себе ты ответил? – Михаил хотел, чтобы Мефистофель признал, что наказан без вины. Должен же он когда-нибудь понять.
Пауза была долгой.
– Не знаю, – только и сказал Мефистофель. – Не знаю, Михаил. Ты архангел, мы боролись сотни лет, множество козней моих ты расстроил, множество людских душ я сбил с пути истинного. Разве этого мало? Если я заслуживаю порицания Небес, значит, могу рассчитывать и на похвалу Люцифера. Я прошу многого? Хотя бы слово. А она смеётся надо мной, она не сделала ничего, пока я искал её Люцифера, она гуляла по нашему миру и пела песенки, ожидая "любимого Люци" и изредка вливая энергию для поддержания жизни той девочки да развлекаясь от её лица. Благосостояние нашей вотчины – моя заслуга. Но он сейчас с Лилит. Ей он полы не вытирает. Пусть, пусть с ней, я понимаю... Понимаю. Но неужели за все мои заслуги наградой может служить лишь издёвка? То ли мир сошёл с ума, то ли со мной что-то не так.
"И чего ты добился, заставив его это признать?" – Михаилу, охваченному жалостью к этому демону с печальными рожками, так хотелось сказать, что не даст боле никому его ранить, но ангел промолчал, зная, что в его устах, устах главного противника Мефистофеля, это прозвучит смешно, даже издевательски. "Я проиграл тебя, Люцифер, твоим чувствам к Лилит. Я потерял тебя, Георик, чтобы Сен-Жермен обрёл счастье за все страдания, которые выпали на его долю. Но этот приз я выиграю у тебя, – почти с ненавистью думал архистратиг Рая, укачивая в объятиях выговорившегося Мефистофеля. – Я всё рассчитал. Эта исповедь – закономерный итог".
– Мефистофель...
– И вот я сижу рядом с тобой и понимаю, что, видимо, всё-таки со мной, – заключил Мефистофель. Его голос резко изменился, став на редкость саркастичным.
– Мефистофель! – Михаил, не ожидавший столь резкого изменения настроения, не знал, как реагировать.
– Да что Мефистофель? Мефистофель умудрился своими руками подарить архистратигу Рая душу, за которой охотился сотни лет, – проворчал демон, больше не порываясь отстраниться и поуютней устраиваясь в объятиях ангела. – Говорить не о чем.
– Я извинился, – буркнул Михаил.
– Это существенно меняет суть дела.
– Прекрати, не злись...
– Не злиться? Я, в общем-то, и не злюсь. Я печально констатирую факт, – хмыкнул Мефистофель, к скрытому восторгу Михаила совершенно расслабившись в его руках. Архистратигу Рая и невдомёк было, что великий герцог Ада и пришёл-то, чтобы погреться в приятной компании да посидеть в обнимочку: просто напоминание о его неудачах и болезненное исцеление снова рассердили его.
Хитрящего ангела неизбежно перехитрил демон.
– Какой факт?
– Я глупец, а ты коварный обманщик.
– Ты меня раскусил. Но всё равно сейчас здесь.
– Что тоже символизирует мою глупость. Ты ведь определённо продолжаешь глумиться надо мной, высокомерный ангел.
– Такова моя природа, глупый бес. А ты глумишься надо мной и над людьми.
– И даже не отрицаешь... – с блаженным видом пробормотал Мефистофель, не открывая глаз.
– Да не глумлюсь я. Но если бы глумился, это не имеет значения. Ты сейчас здесь, хотя твой господин дома. Это мои руки сейчас гладят твои волосы. Это мои руки держат тебя в объятиях.
– Михаил, я столетиями пытался вернуть его, а ты разрушил всё.
– Глупый бес, ты хочешь сказать, это я виноват в том, что он не смотрит на тебя, а целует свою стервозную демонессу?
– Нет, конечно. И прекрати меня называть глупым бесом. Я и так знаю, что бываю глупцом. Не стоит это повторять каждые две минуты.
– Извини, – прошептал Михаил, целуя его макушку. – Мефистофель, пойми. Я мог бы отдать тебе душу. Ты выпустил бы своего дражайшего Люцифера и что? Думаешь, он рассыпался бы в благодарностях? Поцеловал в ушко и погладил по голове?
– Не думаю, – выдавил Мефистофель. Его когти впились в руки Михаила. Тот высвободился и провёл ухоженными пальцами с золотистыми ногтями по тёмным губам демона. – Но так, как получилось, могло не быть.
– Могло не быть. А могло быть. Ничего я тебе не сделал, Мефистофель, возможно, даже поступил во благо...
– Да, конечно. Вы, ангелы, всё делаете во благо, – хмыкнул демон, однако из объятий ангела вырываться больше не собирался. Впервые за долгое время Мефистофелю предлагали понимание и утешение, зная, кто он и что он, и не будучи заворожёнными его чарами. Ему было приятно от сознания, кто сейчас баюкает и ласкается к нему, Мефистофель даже расстраиваться перестал, уверовав, что Михаил действительно хочет помочь. А ворчал скорее для успокоения прорезавшейся совести, отчаянно сигналившей, что раз исцелили, хватит развлекаться, пора возвращаться домой и приступать к работе... Да без разницы. Понадобится – призовут. А сейчас отпуск. Баста. – Столетия, Михаил.
– Не имеет никакого значения. Зачем ты снова поминаешь мне это? Твой возлюбленный Люцифер снова правит в Аду. Ты победил. Победил. Забудь об остальном. Тебе же сейчас хорошо. Со мной хорошо. Не с ним, а со мной, – со сдерживаемым торжеством закончил Михаил.
– Ты же ангел... – пробормотал Мефистофель.
– Да, – сладко улыбнулся архистратиг Рая.
– Тогда скажи, зачем тебе всё это?
– Творю добро и справедливость всегда и везде?
– Это можешь рассказать своей гвардии.
– А если обижусь?
– Не! Не надо. Это чревато травмами, а я только пригрелся. Когда ещё выпадет возможность использовать архангела Михаила вместо подушки?
– Кто над кем глумиться?
– Не знаю, но я очень хочу спать. Что ты со мной сделал? Вогнал снотворного?
– Моих заслуг в твоей сонливости нет.
– Предположим, я поверил. Но твоих целей я пока не знаю. Хотя за крылышко благодарю.
Михаил промолчал.
– Если не хочешь говорить правду, можешь сказать что-нибудь иное, – Мефистофель приоткрыл один глаз, пытаясь посмотреть на Михаила. Из его полулежачего положения это не удалось, и глаз закрылся.
– Что ты хочешь услышать?
– Более лестное для моего сознания, чем абстрактное несение абстрактного добра абстрактным лицам, – проговорил демон. – Представь, что я из тех, кто любит ушами.
– Глупый бес.
– Это не лесть, а констатация факта. И я же просил... – Мефистофель вздохнул, щурясь от удовольствия, когда Михаил губами взялся за кончик острого уха. – Хм. Хм-м-м... Неплохо. Мои уши любят это, хотя я имел в виду словесный аспект, а не физическое воздействие. Мр-р-р...
– Ты нравишься мне, – прошептал Михаил, продолжив касаться губами чувствительного уха.
"Врёт ведь, – без удивления подумал демон. – А я, наверное, верю. И поделом мне".
"Ведь не вру, – с удивлением подумал ангел. – А он, наверное, не верит. И поделом мне".
– Уже лучше. Я нравлюсь ангелу. Это определённо лестно... – проурчал Мефистофель. Целование ему нравилось больше тыканья в ухо, но он никогда такие касания не воспринимал как эротическую ласку, они приятно убаюкивали. – Знаешь, довольно забавно наблюдать, как ты ненавязчиво пытаешься меня охаживать.
– Ненавязчиво? Значит, я недостаточно стараюсь, – откликнулся Михаил. Мефистофель хохотнул. Михаил продолжил словно бы машинально поглаживать его. Единственное, чего ангел не учёл – проснувшейся натуры. Мефистофель действительно нравился ему и был очень привлекателен.
Мефистофель наслаждался прикосновениями ласковых рук, водивших по его груди и бокам. Поглаживания разохотившегося Михаила способствовали сонливости, он разомлел и с трудом удерживался от дрёмы. Накопившаяся за время работы усталость, усугублённая переживаниями и мучениями, желание поспать делала невыносимым. И ласка... Приятно, гладят. Правда, Михаил явно рассчитывал на другой эффект от своих касаний. В иной ситуации ожидания бы оправдались, Мефистофелю нравилось, когда тот, кого он не прочь затащить в постель, сам проявляет инициативу, а не изображает бревно. Темпераментного ангелка демон скоренько бы привёл в надлежащее положение, хорошенько попользовался и даже, может быть, опробовал разносторонне, если, конечно, ожидания оправдаются... Мефистофель вздохнул: он не представлял, что когда-нибудь устанет настолько, что подобные мысли пойдут лишь ленивым фоном.
– Михаил... Не думал когда-нибудь такое сказать, но не сейчас, – пробормотал он, чувствуя, как руки увлёкшегося ангела начали чересчур неправедно скользить по его телу. Михаил замер, как будто его застали на месте преступления, затем медленно переместил их, обнимая. – Знаешь, что самое интересное... Я ведь нынче не в состоянии кого-либо соблазнять. Ты действуешь по своей воле.
– Ты мог сделать вид, что ничего не замечаешь? – глухо спросил ангел.
– А я потом бы тебя остановил? У меня нет сил с тобой драться.
– Зачем меня останавливать?
– Ты предпочитаешь, чтобы партнёр в постели напоминал свежий труп? Я не согласен.
– Ты на меня странно влияешь.
– Давай называть вещи своими именами. Ты жаждешь со мной блудить, – хмыкнул Мефистофель. Говорить у него силы были, а вот пытаться высвободиться из уютных объятий ангела – уже нет. Да и не хотелось на самом деле. Ласка расслабляла. – Очень лестно, что моё обаяние может пройти даже через щиты святого духа.
– Мефистофель...
– Мр-р-р...
– Можно мне...
Михаил не договорил, но его руки снова начали гулять по телу Мефистофеля, который по-прежнему находился в том состоянии, когда ласки действуют усыпляюще и воспринимаются как "приятно, гладят". Мефистофелю было та-ак хорошо...
Михаил же всё больше распалялся. Он с силой прижался к демону, и Мефистофель лениво отметил, во-первых, что ангелы, действительно, умеют быть мужчинами и этот не исключение, и, во-вторых, если этого самого мужчину не остановить, то развитие событий... Мысли уплыли в неразборчивые видения, совершенно не относящиеся к происходящему. Мефистофель задремал.
– Мефистофель!
– А? М?.. Мхмпффф...
– Ты спишь, что ли?
– Я подарю тебе самую горячую ночь, о какой ты только можешь мечтать, мой милый, мы предадимся выполнению самых развратных фантазий, мой хороший, я даже буду с тобой так, как ты пожелаешь, сладенький мой... Но дай мне хоть день покоя. Я устал! Поимей милосердие за отсутствием совести, – возопил Мефистофель. Потом до него дошло, что и кому он сказал. – Ой! Что я несу...
Михаил резко поднялся, и Мефистофель едва не грохнулся вниз.
"Обиделся", – подумал Мефистофель.
Без тёплых объятий было гораздо неуютней. Мефистофель поёжился. Мелькнула мысль, что ради такого случая надо было брать дело в свои руки и хорошенько... воспользоваться моментом, пока у этого святоши сносит разум. Но, чёрт побери, ангельские объятия оказались настолько уютными – после всех мучений понежиться в них было очень славно. Совсем не хотелось превращать это в интимную прелюдию. Хотелось просто спать рядышком, ощущая упоительно приятное прикосновение рук партнёра. "Могу я жаждать просто побыть рядом?" – Мефистофель почувствовал желание кого-нибудь удавить.
Ангел спрыгнул с насыпи и пристально посмотрел на демона, который головы упрямо не поднимал, буравя взглядом камни.
– Повтори, что ты сказал.
– Я спал и бредил.
– Врёшь.
– Михаил, я действительно спал.
– Мефистофель, – голосом капризного ребёнка произнёс Михаил. – Чего ты добиваешься?
– Я?!
– Ты меня дразнишь до невозможности, – пожаловался Михаил.
Мефистофель бросил косой взгляд: вся "невозможность" Михаила была заметна даже через полы длинного мундира.
"Не обиделся", – подумал Мефистофель.
Он мрачно отметил, что день складывается совершенно неудачно: хочется, отвлекают, не хочется – пристают... Что мешало Михаилу попозже сообщить о возвращении в Ад господина Люцифера? Может, и крыло тогда бы уцелело. А уж как замечательно бы удалось провести время...
– Михаил, ты сам себя дразнишь, – ответил Мефистофель. – Я не в состоянии сейчас кого-либо соблазнять, дразнить и всё такое прочее. Мне просто очень хочется отдохнуть. Лечь и заснуть. Или за мои грехи моя кара в том, что мне не дадут и получаса покоя до конца времён? Я не обязан всё время хотеть плотских наслаждений.
– Будь на моём месте Люцифер, ты бы проснулся, – обиженный Михаил удивительно напоминал в этот момент свою смешную инкарнацию.
– Люцифер оставил меня перед своей дверью валяться со сломанным крылом, истекая кровью, – напомнил Мефистофель. Ему не хотелось думать, что было бы, если бы... Думал уже один такой. – Михаил, не становись эгоистом, это не лучший способ расположить меня к себе.
Сухое напоминание о выходке Люцифера резко отрезвило Михаила.
– Я не Люцифер, – торопливо заговорил он, оправдываясь. – Ты нравишься мне. Это я буду с тобой так, как тебе захочется, и как ты этого пожелаешь. Ты достоин исполнения своих желаний. Я не эгоист, Мефистофель!
– Пойми, сейчас я устал и хочу спать, – терпеливо повторил Мефистофель, он посмотрел в глаза Михаила. – Михаил, я не дразню тебя, не обманываю и не мщу. Поверь мне.
– Я верю, – к Михаилу окончательно вернулось самообладание, и он ответил Мефистофелю серьёзным взглядом. – Жди здесь.
Прозвучало как приговор.
Впрочем, оный сулил тёплый уголок для сна, если ангел действительно возьмётся выполнять желания демона.
***
Первые минут пять Мефистофель честно сидел и ждал. Потом слегка сполз, потом сполз ещё, прилег на бок и попытался устроиться вздремнуть.
Когда Михаил вернулся, Мефистофель спал, свернувшись прямо на голых камнях и накрывшись крыльями.
– Это никуда не годится. Ты меня заставляешь чувствовать себя последним подонком... – пробормотал Михаил. Он попытался поднять Мефистофеля на руки, но тот столь метко брыкнулся, что не увернись Михаил, и ему долго было бы не до желаний.
– Куда вы меня... оставьте, я сплю... – сам Мефистофель даже не понял, что едва не нанес Михаилу лучший удар за все с ним сражения.
– ...и сволочью, – завершил мысль Михаил. – Иди сюда, мой глупый бес. Эй, Мефистофель!
– Михаил?.. – демон разлепил веки, но сразу же сомкнул. – Что?.. Кажется, я уснул.
– Я заметил.
Кое-как стащив засыпающего на ходу Мефистофеля и подставив плечо, чтобы тот мог опираться (демон начал обмякать, но ангел встряхнул его), Михаил открыл портал.
– Куда?..
– Думаю, тебе понравится.
– Мне понравится, если ты меня здесь и оставишь. Чего тебе? Прекрати издеваться, чертов ангел, я хочу спать, – Мефистофель без сил обвис на плече Михаила, но ворчал исправно.
– Если бы я мог, я бы тебе пинка отвесил за богохульство, наглый бес. Прекрати бредить. Тебе нравится спать на камнях?
– Зато здесь тихо и никто не беспокоит, – Мефистофель попытался уцепиться за ближайшее дерево, но промазал и вцепился в растущий рядом куст. – С-с-с-с... Кроме тебя.
– А там не буду беспокоить даже я, – ангел разжал пальцы демона, высвобождая несчастное растение. Или самого Мефистофеля, ибо "куст" оказался жгучим, как крапива, но демон упрямо терпел. – И там будет хорошая кровать.
– Хм. Там – это на том свете, что ли? – следующей жертвой сопротивления Мефистофеля был дуб[19].
– Как будто ты на том свете не бывал, – заметил Михаил. Отцеплять от дерева Мефистофеля пришлось дольше – острые когти прочно впились в кору. Так этот чёрт ещё и боднуть Михаила пытался. Правда, как-то неохотно, скорее, для острастки.
– Бывал. Спать мне там не нравится. Поэтому я никуда не пойду, пока ты не скажешь, куда ты меня тащишь.
– Если ты никуда не пойдёшь, я тебя понесу, – Михаил, наконец, высвободил кору от когтей Мефистофеля (или когти Мефистофеля от плена коры?) и крепко обнял его, не давая уцепиться за что-нибудь ещё. Кора дуба зажила, а растение восстановило смятые листья, повинуясь ангельской воле. – Прекрати дурачиться, Мефистофель. Хуже меня.
– Ладно-ладно, только не отпускай, а то я упаду, – Мефистофелю надоело спорить.
– Не отпущу, – выразительно откликнулся Михаил, шагнув вместе с демоном в портал. – И тебе понравится, куда я тебя приведу.
***
...Понравится Мефистофелю или нет, надолго осталось загадкой. Демон не только прекратил всякое сопротивление, но и снова начал засыпать буквально на ходу: "последнее сопротивление" отняло у него остатки сил. Он не понимал, куда они переместились, зато пытался пристроить все горизонтальные поверхности, включая пол, под кроватку – стоило только отпустить его, и он оседал. За вечное существование в таком состоянии Михаил Мефистофеля не видел ещё никогда. Демон, вдруг полностью уверовавший в благие намерения ангела, абсолютно расслабился. Было в этом что-то от фатализма: Мефистофель вверял себя удаче, ибо всё равно не мог противостоять – слишком устал. Плен априори исключался – Мефистофель ничего не знал о планах вернувшегося Люцифера. А остальное... Убьют – плевать, воскреснет в Аду. Приласкают – пусть попробуют, тело всё равно не функционально, а добиваться полумёртвой тушки действительно было не тем, чего хотелось желающему взаимности Михаилу. Архистратигу Рая оставалось сдержать желания и оказать помощь ближнему.
Михаил, поглаживавший по голове уложенного на застеленную кровать и мгновенно отключившегося Мефистофеля, поцеловал и слегка прикусил кончик остренького уха, выглядывающего из растрёпанных волос. "Я сошёл с ума, – подумал Михаил, – мне приятно ласкать демона". Михаил вздохнул и погладил ухо. Оно было мяконьким на ощупь, совсем не таким, как у людей или ангелов. Несмотря на то, что с виду отличалось разве что большей заостренностью и длиной, оно было теплее, действительно мягче, как-то бархатистей на ощупь. И гибче. У основания оно всё-таки отличалось, это и позволяло Мефистофелю подёргивать ушами. Что он ожесточённо и сделал, кажется, легкие касания щекотали его. Но не проснулся всё равно. Михаил сменил тактику, прикосновения стали ощутимей.
Коварный план?
Не ради него Михаил стремился прийти извиняться. Раскаяние и чувство симпатии руководили им. Симпатия к Мефистофелю не была той безудержной тягой, которую долгое время Михаил испытывал к Люциферу. Но это было сродни глубочайшей привязанности, которую ангел не мог побороть.
Коварный план...
У Михаила, который по всем статьям должен был быть равнодушен, сердце предательски сжималось, когда властительный герцог Ада отводил блестящие от слёз глаза.
"Ты не можешь плакать?.."
Михаил знал, Мефистофель умеет плакать. Ангел иногда видел слёзы в янтарных глазах. Слёзы, которые Мефистофель, очередной раз оскорблённый дорогим повелителем, старательно прятал при виде сияющего ангела. Слёзы, которым никогда не давал проливаться. Михаил знал, они не приносили Мефистофелю настоящего облегчения, не помогали пережить боль и горе. Едва могли успокоить на краткий срок. Слишком короткий для вечного демона.
Коварный самообман.
Рискнуть и отдать всё – свою чистоту и душу в руки того, чьё доверие недавно обманул. Положиться на его честность, сдаться, рискнуть, чтобы забрать... Как же хочется забрать у Люцифера привязанность Мефистофеля. Как же хочется, отдав свои чувства, получить взаимность... Рискнуть ради сомнительной авантюры по отбиранию у Люцифера верного Мефистофеля.
Стоит ли игра свеч?..
Изменение тактики принесло свои плоды, Мефистофель от ласки по остренькому уху сквозь сон вздохнул и расслабленно вытянулся прямо на застеленной кровати. Михаил умилённо поглядел на засоню. Необходимо помочь доверившемуся врагу раздеться и вымыться: сидя на земле и камнях Мефистофель собрал достаточно пыли, а сейчас находился не в том состоянии, чтобы самому регенерировать чистоту. Михаил аккуратно стёр с носа Мефистофеля едва заметную полоску копоти.
Игра стоит свеч.
Этот чудесный демон стоит того риска. Мефистофель в своих попытках доказать Люциферу свою нужность доказал её Михаилу. И теперь это важное создание Михаил отберёт у Люцифера. Слишком оно хорошо для него. Михаил с каждой встречей всё сильнее чувствовал, что Мефистофель нравится ему. Весь... Несмотря на рога и чёрные крылья нетопыря. Вместе с ними.
Герцог Лжи Мефистофель, выполняющий функцию зла, совсем не был злодеем. Честный и жизнелюбивый, он многое сохранил от ангельской натуры, его душа не была по-настоящему чёрной. Понятие о честности и расположение к Мефистофелю заставили Михаила прийти просить прощения. Михаил осознал то, к пониманию чего стремился, может быть, долгие годы: он дорожит расположением "вечного врага" и привязан к нему. Слишком хорошо было рядом друг с другом в краткие мгновения мира. Михаилу, ощущавшему внутреннюю пустоту, неуверенность, не хватало опоры, чуточки спокойствия, и рядом с уверенным в себе Мефистофелем он не чувствовал этой нехватки, не ощущал пустоты. Мефистофель был слабее как воин, но гораздо сильнее духом, даже потерявший всё самое важное, он оправился куда легче, чем когда-то Михаил. И Михаилу было хорошо рядом с ним.
Смешной коварный план... Наконец-то осознаваемая симпатия.
У Михаила, ощутившего свою свободу, появилась, вышла на первый план новая цель. Посиделки на скамейке кончились, теперь ангела и демона ждало самое шикарное место всех миров. Михаил действительно собрался отдохнуть с размахом, притянув к этому отдыху Мефистофеля. Оба победившие, оба проигравшие, они наградят друг друга за победу и поощрят за проигрыш.
Архангел Михаил ухмыльнулся своим мыслям.
~+~
Послесловие: Долгое время, пока писался этот фанфик, меня мучил вопрос, как можно сидеть на лавочке, если у тебя крылья практически в твой рост и при этом ты не голубь?
Ответ в тексте замалчивается. Если вас по прочтении тоже мучает этот вопрос, советую представить в качестве ответа следующее - крылья можно как-нибудь развернуть или свернуть, а также дематериализовать или сделать неосязаемыми. Ведь персонажи - духи. Тоже касается и рожек Мефистофеля, герцог варьирует их длину по своему желанию, а зачастую и дематериализует.
Да, кстати, шуточное рабочее название этой истории - "Фанфик про лавочку".
~+~
Примечания:
- О кривые рога Сатанаила [1] - да, Мефистофель настолько очумел от своего провала, что начал ругаться именем возлюбленного Люцифера. Кстати, эта фраза - отсылка к белянинскому Фармазону.
- Он [...] развратник [2] - как припечатал Люцифер своего помощника в одной из концовок, incorrigible lecher.
- Давай не будем обсуждать дела Страшного Суда [3] - согласно некоторым источникам, архангел Михаил станет судьей на Страшном Суде. И он от этих предположений не в восторге.
- Я сильнейший демон Ада [4] - нет, у Мефистофеля не настолько зашкаливает самооценка, просто речь не о силе физической и боевой, а о власти, которую герцог имеет на тот момент. Предполагается, что Мефистофель является полноправным наместником Люцифера в Аду.
- Архангел ценой огромного усилия воли смог сохранить видимость спокойствия [5] - автор полагает, что ангелы в AnimaMundi не такие, как в "Догме", а пол имеют. Со всеми вытекающими последствиями в виде риска поддаться искушению.
- Знаю, - ответил Михаил и добавил [6], - но фанфик-то теперь АУшный.
- Любви? Я не знаю подобного понятия [7] - Мефистофель, отрицая любовь, при этом в потоке мыслей невольно называет Люцифера "возлюбленным господином". Герцогу очень не хочется признаваться даже себе, насколько сильно он любит Люцифера, но "оговорочки по Фрейду" у него случаются.
- Михаил был руку готов отдать на отсечение [8] - автор не советовал бы Михаилу рисковать своими конечностями, рассуждая на темы, в которых не уверен.
- Он любит слабых, ему не нужна наша сила [9] - признаться, автор полагает, что вся проблема заключается в том, что Люцифер - натурал, но такая простая мысль Михаилу, архангелу в яойном королевстве, в голову не приходила.
- В те времена для Михаила не существовало никого ближе и важнее [10] - был ещё, разумеется, обожаемый Создатель, но к Нему Михаил другие чувства, по силе, однако, равнозначные чувствам к Люциферу.
- Не должно произойти всего, всего, всего [11] - нет, ангел не заикается, но его натурально заедает.
- Позволяя разуму коварно уйти от скользких нестыковок своего "плана" [12] - на месте архангела, который явно пытается иметь отношение к одному архидемону и целует другого, автор бы тоже не желал разбираться в собственных закидонах.
- Один из восьми великих герцогов Ада [13] - обычно герцогов семь. Но поскольку в AnimaMundi Мефистофель также назван archduke и при этом не уточняется, какой из грехов за ним, я сочла резонным скорректировать этот момент. "Добавочный" грех - Ложь.
- Опять нарвался на шашлык, бяша [14] - автор текста любит и горца Эр Тара, героя книги О. Громыко "Цветок камалейника", лихо управившимся с бараном. Обычным. Недемоническим. Но исключительно злонравной породы.
- Демон загляделся на Михаила, по-новому оценивая его и, признаться, любуясь [15] - Мефистофель очень бы удивился, выясни, что красоту его собственной фигуры Михаил оценил гораздо раньше. Мефистофель не сомневался в достоинствах своей внешности, но не думал, что ангел давно отметил их.
- Мефистофель был болезненно красив в эти мгновения [16] - автор предпочитает описывать красивых людей, да. А также красивых ангелов и демонов...
- У меня не получится здесь сесть, спинка лавки мешает [17] - а про то, что сесть можно с краю и боком Мефистофель просто не подумал.
- Михаила раздражало место, где они находились - покореженная лавочка, кругом кровь [18] - быть может, он мог бы все исправить, но он знает, что здесь происходило, и его это раздражает.
- Ибо "куст" оказался жгучим, как крапива […] следующей жертвой сопротивления Мефистофеля был дуб [19] - крапива имеет листья в виде зубьев, так как треугольная форма всегда обозначала дерзость, напор; заставляет опасаться. А у дуба массивный ствол и округлые желуди сопровождаются округлыми, волнистыми листьями. © Таким образом, крапива символизирует поведение оборзевшего Михаила, а что относительно Мефистофеля символизирует у дуба массивный ствол, округлые желуди и округлые же листья автор поведает во второй части.
~+~
Писано с 7 января 2011 года до октября 2011 года.
Основная редакция: декабрь 2011 года – 16 мая 2012 года.
Back to the site:
Михаил с невинным видом простёр одно крыло, погладив сияющими перьями полуразвёрнутые кожистые крылья Мефистофеля. Демон искоса глянул на ангела. Ангел сделал очень удивлённое лицо и притворился, будто ничего не произошло. Он явно не собирался комментировать своё нахальство. 
На пороге райских врат или, верней, около груды божественного металла на пороге, Михаил с абсолютной ясностью понял: ближайшее время его здесь ничто не держит. Наконец-то никто не остановит его в том неясном стремлении, которое Михаил нёс в себе, проходя через эти события.
Люцифер опасно сузил глаза. "К закату Белой Луны я смогу ходить, только перекатываясь отдельными частями", – успел тоскливо подумать Мефистофель, прежде чем его отшвырнуло к дверям, протащив по полу. Ударная волна тёмной энергии смешивалась с материализованными острыми лезвиями, располосовавшими туловище, плечи, руки. Кожистые крылья оказались разорваны в нескольких местах. Полоски заточенной материи срезали пару прядей волос, скользя в опасной близости от чувствительных ушей.
Мефистофель повёл крылом и сдавленно охнул: боль тут же напомнила о себе. Перелом казался пульсирующим комком нервов, раздражающимся от любого сильного движения. Мефистофель огляделся и, осторожно взобравшись на каменный выступ, медленно сел, продолжив задумчивое созерцание.
Мефистофель наслаждался прикосновениями ласковых рук, водивших по его груди и бокам. Поглаживания разохотившегося Михаила способствовали сонливости, он разомлел и с трудом удерживался от дрёмы. Накопившаяся за время работы усталость, усугублённая переживаниями и мучениями, желание поспать делала невыносимым. И ласка... Приятно, гладят. Правда, Михаил явно рассчитывал на другой эффект от своих касаний. В иной ситуации ожидания бы оправдались, Мефистофелю нравилось, когда тот, кого он не прочь затащить в постель, сам проявляет инициативу, а не изображает бревно. Темпераментного ангелка демон скоренько бы привёл в надлежащее положение, хорошенько попользовался и даже, может быть, опробовал разносторонне, если, конечно, ожидания оправдаются... Мефистофель вздохнул: он не представлял, что когда-нибудь устанет настолько, что подобные мысли пойдут лишь ленивым фоном.
...Понравится Мефистофелю или нет, надолго осталось загадкой. Демон не только прекратил всякое сопротивление, но и снова начал засыпать буквально на ходу: "последнее сопротивление" отняло у него остатки сил. Он не понимал, куда они переместились, зато пытался пристроить все горизонтальные поверхности, включая пол, под кроватку – стоило только отпустить его, и он оседал. За вечное существование в таком состоянии Михаил Мефистофеля не видел ещё никогда. Демон, вдруг полностью уверовавший в благие намерения ангела, абсолютно расслабился. Было в этом что-то от фатализма: Мефистофель вверял себя удаче, ибо всё равно не мог противостоять – слишком устал. Плен априори исключался – Мефистофель ничего не знал о планах вернувшегося Люцифера. А остальное... Убьют – плевать, воскреснет в Аду. Приласкают – пусть попробуют, тело всё равно не функционально, а добиваться полумёртвой тушки действительно было не тем, чего хотелось желающему взаимности Михаилу. Архистратигу Рая оставалось сдержать желания и оказать помощь ближнему.